В четверг на святой неделе Саша вместе с матерью своей и со мною, отправляясь под Новинское, уговорил нас наперед заехать к Пассекам.
Как бьется сердце мое, приступая к этой половине моей жизни! Как горячо вызывает умолкнувшее в вечности!
Сдвинувшиеся десятки лет расступаются...
И вот вы, милые, опять со мною, никто не отошел от этого мира... ничто не изменилось... все живы... все юны... все полны будущности и веры в себя... и мы живем, как бывало... и мне так хорошо с вами. Прижмитесь же с прежней любовью к груди моей... Я оболью вас слезами, и мы снова переживем вместе и счастье прежнее и прежние печали...
Передо мною небольшой деревянный дом с мезонином. Что за светлые картины, что за чистые образы теснятся мне в душу при виде этого дома!
Карета наша въезжает на довольно просторный двор, местами поросший мелкой травкой... вот и низенькое крылечко... и я опять легко всхожу на него, одетая в серенькое платье с закрытым воротом, в пастушеской соломенной шляпке с белыми лентами. Отворяется дверь, предо мною небольшая зала с светло-палевыми обоями, несколько плетеных стульев, два ломберные стола и фортепьяно. В дверях гостиной встречает нас матушка {Катерина Ивановна Пассек, мать Вадима Васильевича Пассек, а по нем впоследствии и моя мать. (Прим. Т. П. Пассек.)}. Как стан ее преждевременно согнут заботами и вынесенными страданиями! На бледном, истощенном лице ее прорезались легкие морщины, а в спокойных, умных глазах светится юность души, сила воли и столько пролитых слез! Как трогательна она в своем простом черном капоте и белом чепчике! Я с благоговением останавливаю на ней взор свой.
В гостиной с итальянским окном и небогатой меблировкой подошли ко мне две молодые девушки, сестры Вадима. В грустном, ласковом взоре старшей видна безропотная покорность судьбе и самоотверженная преданность семейству. В карих глазах и улыбке второй играет жизнь. Вскоре вошел Вадим, а за ним миловидная блондинка с пепельными кудрями до плеч.
-- Это моя третья дочь, -- сказала матушка, рекомендуя нам блондинку, -- у меня есть еще дочь в институте да малютка, привезенная из Сибири с кормилицей. Она взята на воспитание Катериной Александровной Офросимовой {Урожденная Римская-Корсакова, впоследствии овдовевшая, она вышла замуж за Александра Александровича Алябьева. (Прим. Т. П. Пассек.)}.
Говоря это, матушка вздохнула, в глазах ее мелькнула печаль и навернулись слезы.
Прощаясь, нас пригласили на следующий день вечером.
На другой день, после обеда, мы отправились к Пассекам. Нас приняли уже по-приятельски, запросто, в диванной, где все домашние проводили большую часть времени. Там обыкновенно пили чай, туда вносили раздвижной стол, на котором обедали. Ночью на турецком диване, занимавшем всю внутреннюю стену, спали две меньшие дочери, старшая спала у матушки в небольшой спальне с одним окном, выходившим во двор.
Вадим занимал комнату в мезонине с полукруглым окном. Кроватью ему служил диван, полуразрушенный натиском товарищей. Два-три соломенные стула сомнительной крепости редко были в употреблении. Товарищи предпочитали помещаться на столе, на окне, валяться без сюртуков по дивану или на полу, на сброшенных с дивана подушках, между книг, бумаг, золы из трубок. Противоположную комнату занимал товарищ Вадима, студент Миллер.
В диванной, кроме матушки, Вадима, его сестер и двух меньших братьев-гимназистов, мы нашли: Миллера, студента медицинского факультета Экка (сына И. И. Экка, бывшего учителя музыки Егора Ивановича Герцена) и высокого молодого человека, брюнета в очках, кончившего курс в медико-хирургической академии. Он был у Пассеков как-то по-домашнему: широко шагал по комнате, говорил громко и обращался со всеми своеобразно хорошо. Вслед за нами, как бы крадучись, вошел Ник с шестнадцатилетним студентом Сатиным, напоминавшим своей идеальной красотой Байрона: он и прихрамывал, как Байрон, и краснел, как девушка.
Матушка, разговаривая с матерью Саши по-немецки и по-русски, сообща с нею хлопотала за чайным столом и угощала молодой кружок, среди которого шел оживленный разговор.
Разговор был прерван приходом молодого человека, белокурого, несколько бледного, с кротким взором, как бы сосредоточенным внутри самого себя.
-- Что это, Алексей Николаевич, вас совсем не видно, где вы пропадаете? -- сказала матушка.
-- Все на своей квартире, Катерина Ивановна, с математикой,-- отвечал он, едва улыбаясь, тихим голосом, с малороссийским акцентом.
Матушка представила его нам, говоря:
-- Алексей Николаевич Савич.
Алексей Николаевич Савич, по факультету товарищ Леонида и Диомида, был сверстник и любимый товарищ Вадима. В настоящее время академик и известный наш астроном, занимающий почетное имя в мире наук.
Свободное копирование
