В начале весны заболела сильным ревматизмом средняя дочь Варвары Марковны. Медики советовали везти ее в деревню и делать ей сухие ванны из молодых березовых листочков.
Варвара Марковна не могла с нею ехать: меньшая дочь ее еще лечилась в Москве. Оставалось отправить заболевшую с старшей сестрою; Варвара Марковна по-просила меня ехать с ними вместе. После внимания и участия, оказанного мне этим семейством, отказаться я не могла, с чем согласен был и Иван Алексеевич, несмотря на то что мой нежданный отъезд огорчал все его семейство и разрушал надежду вместе провести лето в Васильевском.
В конце апреля мы были уже в Демьянове. Больной стали делать березовые ванны, которые ей быстро помогали. Кроме сестры, при ней постоянно находилась жившая у них с детьми своими полковница Глазенап, так что во мне и надобности не было, поэтому я почти все время оставалась одна. С утра я уходила в сад с моими книгами. Там у меня было избранное место, у пруда, в беседке из каприфолии. В это время я сильно чувствовала свое сиротливое, зависимое положение, и мне становилось так грустно, так одиноко, что я оставляла книгу и горько плакала. Душевная пустота томила меня, дружба Саши, отчасти охладевшая, уже не пополняла ее, несмотря на то что мы по-прежнему продолжали переписываться. Первое письмо его, полученное мною по приезде в Демьяново, начиналось стихами графини Ростопчиной:
Прости же мне, прости, о друг мой милый,
Холодный мой прием, несклад моих речей!
Поверь, что чувствую я с той же самой силой,
Что дружба прежняя живет в душе моей,
Но выражать ее, как прежде, не умею!
Стихи графини Ростопчиной, еще не напечатанные, в рукописи приносил нам ее родственник Ник.
Далее в письмах шли объяснения, потом Ник, студенческие сходки, его ораторские речи, Шеллинг и проч.
Дружба моя к Саше не изменилась, но не удовлетворяла меня как когда-то; мне было этого недостаточно; образ, созданный моим воображением, носился в туманной дали и манил меня к себе.
Свободное копирование
