Рождество и Новый год я встретила уже с Сашей и прочими моими друзьями.
Саша относился к университету поспокойнее, но к товарищам горячее прежнего, так что, несмотря на радость свидания со мною, большую часть времени проводил с ними. Они собирались то у Ника, то у Вадима, а иногда и у Саши, к великому неудовольствию его отца, и это было постоянным поводом к неприятностям между ними. В досаде Иван Алексеевич называл фамилии товарищей Саши по-своему: Сатина -- Сакеным, Сазонова -- Сназиным, Ника из уважения к родству не трогал. Зато укорял Сашу за длинные волосы Ника. Все это возмущало Сашу, и он нередко жаловался.
-- Да неужели вы не сумеете ответа держать, -- говаривала ему Вера Артамоновна. -- Наше холопское дело, поневоле молчишь перед ним, известно, не смеешь, зато выйдешь за дверь и выругаешь вдвое. А вам-то что! Папенька-то ваш считает себя умнее всех, думает, его никто и провести не сумеет, а его вся дворня надувает.
Но, несмотря на жалобы, Саша переносил ворчанье и нагоняи довольно терпеливо.
Я бывала довольно часто у Мертваго и у княгини. Варвара Марковна иногда сама отвозила меня обратно, это было ей по дороге к Михаилу Николаевичу Загоскину. Он жил тогда по соседству Ивана Алексеевича в Старой Конюшенной, в приходе Власия, с женой и детьми, в антресолях небольшого дома, принадлежавшего, кажется, Новосильцеву.
Однажды Варвара Марковна вместе со мною заехала к Михаилу Николаевичу; мы вошли в гостиную. Это была довольно широкая комната с низким потолком; в ней находился диван и несколько кресел, обитых потертой зеленой кожею, перед диваном стоял красного дерева стол.
В гостиной никого не было. Спустя несколько минут в нее вошел Михаил Николаевич. Он напоминал своего брата, Николая Николаевича, ростом, наклонностию к полноте и открытым, добродушным выражением лица. Целый лес каштановых волос осенял его свежее румяное лицо; прекрасные темные глаза смотрели живо и весело. На красивом рте играла приятная улыбка. Приемы его были просты, разговор быстр, в голосе слышалась задушевная струна. Он с увлечением рассказал нам о своем детстве и воспитании, о том, как, желал выучиться французскому языку, он вытвердил наизусть французский лексикон от доски до доски. С восторгом говорил о России и обо всем отечественном; бранил немцев и французов и обозвал некоторых из иностранных писателей свиньями.
В это время он писал своего "Юрия Милославского", не ожидая такого блестящего успеха, какой имел этот роман. С первого знакомства со мною Михаил Николаевич расположился ко мне тепло, с большим участием и до конца жизни своей сохранил эти чувства.
Свободное копирование
