В Нагорном от радости я так сильно стиснула в объятиях Катеньку, что та от боли и изумления вскрикнула:
-- Помилосердуй, мать моя, что с тобой? задушила, пусти душу на покаяние.
Я смеялась и снова принималась душить Катеньку.
-- Ну что, Танечка, -- спросила меня на другой день княжна, -- как тебе показались Мертваго?
-- Что же я могу сказать -- я их почти не знаю, не сошлись еще.
-- Ничего, скоро сойдетесь. Вчера народу у них было пропасть, -- сказала княжна, -- ты не дичись их -- семейство достойное. Варвара Марковна умнейшая женщина и истинная христианка, много добра делает так, что левая рука не знает, что творит правая. Молодых-то я зову: ветер в поле, молодо-зелено, любят посмеяться, но безобидно, добры и рады услужить. Здесь все дорожат их знакомством и многое спускают -- это их балует. Если дойдет до них, что за стеной их осудят,-- оставляют без внимания; стоят выше пересудов и живут как им нравится, лето в деревне, зиму в Москве или Петербурге; молодым дана воля вольная -- и не во вред. Отец их был также добрейший и честнейший человек. Он занимал место сенатора, все родство у них знатное: Полторацкие, Оленины. Варвара Марковна сама урожденная Полторацкая; поверь, узнаешь их короче -- полюбишь.
"Вряд ли, -- подумала я,-- во мне недостает чего-то для этого сближения". Я сознавала, что чуждые мне формы светской жизни женского общества для меня недоступны и что они, несмотря на то что кажутся легки, даже как будто их вовсе и нет, но непривычных к ним вяжут: и не тяжело, да как-то несвободно.
Мы стали бывать у Мертваго довольно часто. Иногда молодые девушки приезжали к княжне. Катерина Дмитриевна всегда верхом на своей любимой лошади в сопровождении Николая Николаевича. Она ездила смело, ловко и в своей длинной синей амазонке, с черной шляпой на голове, под зеленым вуалем, была прекрасна. Катерина Дмитриевна первая приблизилась ко мне тепло, но как-то покровительственно; потом дружески сошлись со мной и ее сестры, особенно меньшая, только что вышедшая из Смольного монастыря. Варвара Марковна показывала ко мне большое расположение и участие. Сблизившись со всеми, я стала иногда высказываться и до того забиралась в либерализм и высшие взгляды, что не могла и концов свести. Варвара Марковна, слушая меня, добродушно смеялась и говаривала княжне:
-- Что это, княжна, Танечка-то у тебя какие страсти рассказывает, -- настоящий студент-карбонари.
Я краснела, потупляла глаза и останавливалась.
-- Зачем это вы, маменька, сконфузили ее, -- замечала иногда Катерина Дмитриевна, -- продолжай, Танюша, не смущайся, выберешься как-нибудь.
Но я не продолжала, а становилась осмотрительнее и проще. Мало-помалу самые манеры мои и тон вделались женственнее и более подходящими к тону их дома.
Свободное копирование
