В величественном храме науки индивидуальность Саши не могла проявиться ни особенно резко, ни особенно самобытно; он тут был учеником,-- положим, хорошим учеником, но все-таки учеником. Зато товарищество представляло ему самое многостороннее поприще выразить все изгибы тогдашней души; тут была жизнь, совершенно свойственная и его нраву, и его фантазиям, и его убеждениям. В университете он встретил, и не мог не встретить, между попутчиками, плывшими, как и он, по морю человеческого ведения, людей, близких душою. Он страстно бросился в их объятия, и они страстно открыли их ему.
-- На нашем факультете, -- говорил нам Саша, -- царил почти такой же беспорядок, как и в моем домашнем воспитании. Физико-математический факультет распадался по своему составу на два различные, вместе соединенные, отделения. Обе отрасли преподавались не полно; но так как математические науки шли лучше, то большая часть студентов занималась исключительно математикой, значительно умножая собою число занимающихся ею действительно по призванию. Первым математика ничего не принесла, -- заметил он, -- кроме учительского звания по окончании курса; строгая метода ее может сделать пользу только хорошо организованной голове; посредственные люди не сумеют перенести этой методы в другие области ведения; для них мощные средства анализа и синтеза, геометрии и алгебры совершенно бесполезны.
-- Кто были у вас и считались лучшими профессорами математики? -- спросила Сашу его жена.
-- Профессор Щепкин, читавший дифференциальные и интегральные счисления, был не без достоинств; он имел хороший дар изложения, в чем состоял недостаток у весьма знающего профессора Перевощикова. Жаль только, что это был человек, мало следивший за движением науки. Высшую алгебру читал Иван Иванович Давыдов, философ, филолог, историк, критик, латинист, эллинист и математик; в математике, к несчастию, мудрено отделываться кудрявыми фразами, алгебра неумолима. Преподавание физических наук представляло разнохарактерный дивертисмент.
Свободное копирование
