Во главе профессоров природоведения стоял в то время Михаил Григорьевич Павлов, человек, от природы одаренный сильной логикой и убедительною речью. Он своим преподаванием начал новую эпоху в жизни университета. В Германии Павлов сроднился с натурфилософией, с многообъемлющими взглядами на науку и в особенности с ее динамической физикой. Он открыл студентам сокровищницу германского мышления и направил их ум на несравненно высший способ исследования и познания природы, нежели тот, которым они могли почерпнуть что-нибудь в науке из преподавания до Павлова; но, что еще важнее, Павлов своей методой навел на самую философию. Вследствие этого многие принялись за Шеллинга и за Окена, и с тех пор московское юношество стало все больше и больше заниматься философией, заниматься отчетливо и успешно. Павлову принадлежит честь начала и споспешествования развитию философии в Московском университете.
Когда Саша вступил в университет, Павлов был в полном блеске своей славы. Польза его лекций была существенная, воззрение натурфилософии уяснялось, взгляд становился шире, мышление привыкало к логической форме, методу Павлова стали применять к другим отраслям естествознания, они оживились, сочленилися в одно целое, органическое, лишась своего странно-разбросанного характера, в котором являлись у атомистов.
-- Павлову вторил, -- продолжал Саша,-- один Максимович, читавший органографию растений, остальные профессора естественных наук с ожесточением пользовались каждым случаем сострить над натурфилософией и бросить смешное на преподавание физики. С своей стороны и Павлов не оставался в долгу и платил им с процентами и рекамбиями {платежами за просрочку векселя (итал.).}. Таким образом преподавание на физико-математическом отделении было чисто полемическое. На эти полемические лекции студенты, стекались со всех отделений. Разумеется, я ратовал под знаменами "idealistische Lehre" {идеалистического учения (нем.).} и резался с нападавшими профессорами.
К числу профессоров, нападавших на Павлова, принадлежал и Фишер фон Вальдгейм, известный своей ученостью всей Европе. Профессора Московского университета начала 1830-х годов представляли два стана: один -- из немцев, другой -- из ненемцев. В числе первых были люди ученые и кроме Фишера -- Лодер, Гильдебрандт и, пожалуй, Гейм. Они отличались незнанием русского языка и нежеланием его знать, равнодушием к студентам, духом западного клиентизма, ремесленничества, неумеренным курением сигар и множеством крестов, которых никогда с себя не снимали.
Свободное копирование
