Иногда Иван Алексеевич приглашал нас с собою погулять; обыкновенно это случалось в самый палящий зной, в два или три часа пополудни. Для этих прогулок он всегда надевал новый длинный сюртук, брал круглую шляпу, трость с золотым набалдашником и водил нас по широкой проезжей дороге, среди засеянных полей или по открытому берегу реки, между громадных обломков мрамора.
Комиссия строений храма Спасителя в Москве, на Воробьевых горах, узнавши, что в Васильевских горах находится мрамор, просила у помещика разрешения выломать несколько кусков на пробу. Иван Алексеевич согласился. Комиссия, вместо того чтобы мрамор ломать, нашла удобнее действовать порохом. Горы взорвали на довольно значительное пространство. Мрамор в отделке оказался красив, сколько помнится, шоколадного цвета с пунцовыми жилками. Глыбы взорванного мрамора решено было купить для постройки храма Спасителя. Чтобы удобнее была его доставка, присланы были в Васильевское инженеры строить на реке шлюзы. Когда инженерные работы были готовы, тогда до тридцати барок нагрузили мрамором и отправили по Москве-реке к Воробьевым горам, но они едва тронулись с места, как и потонули. Был слух, что эти барки с намерением были просверлены.
Так как построение храма на Воробьевых горах не состоялось, то много обломков мрамора осталось разбросанными на месте, занимая по берегу реки пространство больше чем на версту. Эти разорванные горы, эти громадные каменные глыбы представляли вид дико-живописный, но прогуливаться в полуденный зной среди раскаленных камней было истинным наказанием. Когда спадал жар, мы, уже без Ивана Алексеевича, ходили к старому дому в сад собирать клубнику и смотреть, как старый повар Сафоныч троит мятную и розовую воду, или шли в Полушкинский бор за ягодами и грибами. Саша в этих прогулках нам сопутствовал редко. Он больше любил после обеда с книгой лежать под развесистой липой, стоявшей среди так называемого двора, и читать или сумерками смотреть на трепетное мелькание зарницы.