Всеобщее баловство, на все руки развиваемое самолюбие и эгоизм, постоянные примеры капризов и деспотизма не бесследно прошли для Саши. Они заронили в его душу зерно, которое дало рост и, едва ли сознаваемые им самим, временами проявлялись сквозь все его хорошие свойства и необыкновенный ум и в жизни его были виною значительных ошибок.
-- Мы остановились на том, -- сказал Саша, принимаясь за книгу, -- что в природе есть тела родственные и тела чуждые друг другу.
И стал читать.
"-- Вызвавши нас на разговор, ты так легко не отделаешься,-- сказал Эдуард. -- В этом явлении сложные случаи интереснее всего, по ним изучаются степени родства, более или менее близкие, отдаленные, крепкие. Но всего любопытнее их разъединение.
-- Неужели это печальное слово, которое, к сожалению, слишком часто слышится в обществе, явилось и в естественных науках? -- заметила Шарлотта.
-- Конечно, -- ответил Эдуард. -- В прежние времена слово Scheidekünstler {мастер разъединения (нем.).} было почетный титул, которым определяли химиков.
-- Хорошо, что его уничтожили, -- возразила Шарлотта,-- соединять -- великая наука, великая заслуга. Einungskünstler {мастер соединения (нем.).} будет всегда, везде желанным гостем. Так как вы теперь на ходу, то представьте мне два таких случая.
-- Если вы этого желаете, -- сказал архитектор, -- вот вам пример: то, что мы называем известковым камнем, есть, в более или менее чистом виде, известковая земля, тесно соединенная с нежной кислотой, которая нам известна в воздухообразной форме. Едва только известковый камень придет в соприкосновение с разжиженной серной кислотой, как тотчас с нею соединится, и оба вместе являются гипсом. А нежная, воздушная кислота отлетит прочь. Тут было разъединение и новое соединение. Видя такие явления, химики считали себя вправе определить их словами: выбор (Wahl) и выбор по сродству (Wahlverwandtschaft), -- и действительно, предпочтение одного тела другому делается как будто по выбору.
-- Извините меня,-- сказала Шарлотта, -- в этом я вижу не выбор, а естественную необходимость, и то едва ли; легко быть может, что все это дело случайности. Когда речь идет о ваших телах природы, мне все кажется, что выбор одного тела другим находится в руках химиков. Раз соединены -- и бог с ними. Жаль только нежную, воздушную кислоту, которая снова должна блуждать в бесконечном пространстве.
-- От нее зависит, -- заметил архитектор, -- соединиться с водой и явиться в образе минерального, целебного источника.
-- Хорошо говорить гипсу, -- возразила Шарлотта,-- он готов, он тело, он насыщен, а бедному изгнаннику придется, может, много перестрадать прежде, нежели он достигнет нового соединения.
-- Если я не ошибаюсь, -- сказал Эдуард, улыбаясь, -- у тебя за этими словами таится задняя мысль. Признайся. Ты представляешь себе меня известью; архитектора -- серной кислотой, которая насыщает меня; я превращаюсь в гипс и лишаюсь твоего милого присутствия.
-- Если совесть заставляет тебя делать такое предположение, то нечего и объясняться, -- отвечала Шарлотта.-- Сравнения милы, они нравятся, ими любят играть; но человек на столько градусов выше элементов, что, роскошно наделивши эти явления красивыми названиями -- "Wahl" и "Wahlverwandtschaft", хорошо сделает, если обратится к себе и подумает об истинном значении этих слов..."
-- Значение этих слов ясно, -- сказал Саша, положивши книгу, -- химическое сродство есть основное начало симпатии и антипатии в людях.
-- Что за потребность такая в душе человека симпатии?-- заметила я. -- Не ведет ли она к тому высокому братству, которое будет в конечной эпохе человечества?
-- Потребность симпатии свята уже тем, что прямо противоположна эгоизму, -- отвечал Саша. -- Мне представляется, что борьба эгоизма и любви в душе нашей выражается в физическом мире борьбой тяжести и света. Эгоизм мрачен, холоден, стремится к средоточию, к своему я, которое, как центр тягости, точка, нуль. Любовь светла, огненна, стремится расширить наше бытие; она, как солнце, освещает и греет.
-- Да, -- сказала я, -- для эгоизма нет ничего на свете, кроме своего тщедушного я, зато нет ему и вечности; для любви нет я, это мы, мы -- двоих, мы -- всего рода человеческого, мы -- всего творения, и нет ей пределов в мире конечном, она гостья оттуда...
-- Конечно, -- сказал Саша, -- и как свет побеждает тяжесть, так и любовь должна победить эгоизм. Тогда человек совершит земное, тогда природа совершит материальное.
-- Если бы... это утешительно...
-- Счастье мое, -- прервал меня Саша, -- что судьба послала мне тебя, a "Wahlverwandtschaft" нас сблизило. Без тебя я был бы весь сосредоточен на себе и в себе. С тобой научился заботиться о других, любить, высказываться. Без тебя не встречаю и тени симпатии, -- одиночество, невысказанные думы, чувства подавляют.
-- Ты бы писал свой дневник, Саша, -- это своего рода исход из одиночества, замена друга.
-- Я делал опыты; но, уже не говоря о том, что перо -- такой холодильник, через который редко проходит, не замерзнувши, истинное, горячее чувство, кто же будет читать?
-- Самому будет легче, высказавшись.
-- Да неужели ты думаешь, что моей мысли тесно в душе моей? Мне надобно поделиться ею, а не выкинуть из головы; мне надобно передать мысль и чувство живым словом, читать во взоре впечатление, сделанное моим словом,-- тогда рождается магнетическое соотношение. Кроме того, я говорю с кем хочу и насколько хочу; а писанное слово, если попадает в чужие руки в часы досуга, является какой-то круглой сиротой: тут мою исповедь начнут разбирать по законам здравого смысла, который составляет такую неотъемлемую принадлежность слонов, порядочных людей и ньюфаундлендских собак...
На этом месте разговор наш был прерван приходом горничной девушки Марианны. Она накрыла скатертью стол перед диваном, поставила на него бутылку люнеля и стала приготовлять завтрак.
Свободное копирование
