Проснувшись рано утром, я тотчас встала, взяла свой молитвенник и вышла на низенькое крылечко, обнесенное перильцами, чтобы одной, на свободе, помолиться, и, не раскрывши молитвенника, опустила его на перила, -- колоссальная молитва была раскинута передо мною: небо темно-голубое, глубокое; земля вся в цветах, цветы, орошенные дождем, -- одни осыпаны перлами, другие, отражая косвенные лучи утреннего солнца, горят всеми оттенками радуги; озимь изумрудами стелется до леса; лес стоит неподвижно, весь мокрый, весь душистый, весь полный голосов птичек; у крылечка цветущие яблони и черемуха медленно роняют с своих веток светлые капли ночного дождя; с высоты сыплются песни жаворонков; около дома в кустах хлопотливо шуршат мелкие пташки; на целом лежит величественная печать гармонии и истекающего из нее спокойствия. И небо, и земля, и краски, и звуки, и аромат -- все было молитва, моя молитва; все было жизнь -- моя жизнь, все было переполнено одним со мною счастьем бытия.
Мне казалось, что я в первый раз вижу природу и понимаю ее; что какие-то вуали, ограничивавшие мой прежний мир, -- упали, и открылась бесконечная красота и даль, и сама я не та, что была вчера, я как будто выросла внезапно.
Мне хотелось уяснить себе это состояние, и -- не могла. Я не могла еще понять, что пробудившееся в душе религиозное чувство было величественное прощание с отрочеством и торжественный привет занимавшейся заре юности и самосознанию.
Свободное копирование
