Спустя неделю рано утром мы выехали из Корчевы и почти весь день ехали шестьдесят верст, пробираясь проселочными дорогами.
В сумерки перед нами открылась широкая долина, окруженная лесом, небольшая деревня и уютная барская усадьба. Из-за низенького барского дома зеленели березы, белели осыпанные цветами яблони и кисти цветущей черемухи.
В этой усадьбе жила семидесятилетняя родная тетка моего отца, Прасковья Андреевна Симонова, у которой тетушка Прасковья Ивановна в детстве воспитывалась.
Когда мы въехали в зеленевший двор с протоптанными тропинками, несколько мохнатых шавок с ожесточенным лаем бросились под ноги лошадей; из людской избы показались дворовые люди; увидавши знакомый экипаж и знакомых людей, два человека, крикнувши на шавок, опрометью кинулись к барскому дому. На крыльце показался старый слуга в длинном мухояровом сюртуке и две горничные девушки, одна пожилая, худощавая, другая молодая, полная, с румяными щеками. Все они почтительно приняли нас из экипажа и повели к бабушке в спальную.
Старушка высокого роста, с крупными чертами лица, дышавшими благостию и тишиною души, приняла нас, сидя на кровати, и с радостными слезами обняла тетушку, тетушка целовала ее руки, говоря, что не могла проехать вблизи ее и не повидаться с нею, потом представила бабушке меня.
-- Ну, друг мой Танюшенька, -- сказала старушка, обнявши меня, -- не узнала бы я тебя, совсем дитятей видела, дай-ка мне хорошенько посмотреть на тебя.
Говоря это, бабушка ласково погладила меня по голове и кротко добавила:
-- Цветочек ты, только что готовишься распуститься.
Я с первого взгляда полюбила эту бабушку -- так она была симпатична.
Свободное копирование
