Саша учился неохотно, невнимательно; его лень и рассеянность были так велики, что приводили в изумление самого Бушо. Увещания, просьбы, брань -- ничто не действовало. Бушо предложил попробовать, не подействует ли затронутое самолюбие. Для этого опыта избрали меня. Перед началом урока Бушо, обратясь ко мне, сказал: "Voulez-vous partager nos leèons, m-lle Toinon?" {Не хотите ли принимать участие в наших занятиях, мадмуазель Туанон? (франц.).} Почему-то Бушо всегда называл меня Toinon; я поместилась вместе с Сашей за большой стол, выкрашенный в темно-голубую краску. Урок начался чтением. Саша читал вяло, пропускал слова, не договаривал, вертелся на стуле, бросал на меня лукавые взгляды и улыбки, нимало не трогаясь досадой Бушо. После чтения мы писали под диктант, делали анализ, спрягали глаголы. Бушо хвалил меня, саркастически посматривая на Сашу, который, ничего не замечая, внимательно слушал мои ответы, и когда урок окончился, выразил чрезмерную радость. Он вообразил, что Бушо хотел меня срезать, да не удалось.
Участие мое в уроках Саши оказало пользу, только не в том смысле, как предполагали, ему надобен был товарищ, который разделял бы с ним занятия и помогал нести бремя склонений и спряжений, а не соученик, возбуждающий соревнование. Саша был не завистлив.
Иван Алексеевич, замечая, что Саша вместе со мною учится охотнее, нередко, взявши меня на праздник, оставлял у себя по неделе. Мне это не вредило.
Свободное копирование
