Чертовая (1822) - 6

   Через две недели, прожитые сверх срока, дядя сам отвез меня в Москву и представил в пансион.

   Опять я в классе, опять по воскресеньям у княгини и у Яковлевых. Больше всех мне обрадовался Саша. Он прожил все лето в Москве, одиноко, в скуке. При первом свиданье Саша рассказал мне, как он был встревожен, услыхавши, что и его, так же как и меня, хотят отдать в пансион, что, боясь пансиона, он долго просыпался по ночам от страха и плакал. "Теперь, -- говорил он, -- все это кончено; решено учить меня дома. Учителя уже ходят ко мне -- француз Бушо из Меца учит по-французски, а немец из Сарепты -- Иван Иванович Экк -- по-немецки"[1].

   Вскоре я увидала обоих учителей. Бушо был точно таков, как описал его Саша[2]. "Мужчина высокого роста, совершенно плешивый, кроме двух-трех пасм волос, бесконечной длины, на висках. Важность отпечатлевалась не только в каждом поступке его, но и в каждом движении. Он кланялся ногами, улыбался одной нижней губой, голова у него никогда не гнулась с тех пор, как его перестали пеленать; ко всему этому надобно прибавить французскую физиономию конца прошлого века, с огромным носом, нависшими бровями, одну из тех физиономий, которые можно видеть на хороших гравюрах, представляющих народные сцены времен федерации. Бушо был человек добрый, так точно, как лошадь -- зверь добрый по инстинкту, и к нему, однако, как к лошади, не всякий бы решился подойти ближе размера ноги и копыт. Он уехал из Парижа в самый разгар революции, и, припоминая теперь его слова и лицо, можно думать, что citoyen Bouchot {гражданин Бушо (франц.).} не был праздным ни при взятии Бастилии, ни 10 августа[3]. Он обо всем говорил с пренебрежением, кроме Меца и тамошней соборной церкви. О революции он почти никогда не говорил, но как-то грозно улыбался. Раз как-то Саша спросил его, за что французы казнили Людовика XVI? Он коротко отвечал: "Parce qu'il a été traître à la patrie" {Потому что он изменил отечеству (франц.).}. Холостой, серьезный, важный, он не тратил с Сашей слов, спрягал глаголы, диктовал из "Les Incas" de Marmontel {"Инки" Мармонтеля (франц.).}[4], расставлял после accent grave et aigu {знаки ударения во французском языке.}, отмечал на полях, сколько ошибок, бранился и уходил, опираясь на огромную суковатую палку".