Дни шли чередой, похожие друг на друга, как близнецы. От меня требовалось, казалось бы, немного: хорошо учиться и выполнять банальные домашние обязанности — убирать за собой, следить за чистотой в своей комнате, ходить за хлебом или на рынок за овощами. И вначале для меня это не составляло труда. Я с легкостью справлялся с письменными уроками, а что касается устных, то иногда запоминал чуть ли не целые страницы из учебников. Но требование к непоколебимой последовательности действий (обед — уроки — чтение — прогулка) раздражало и вызывало невольное сопротивление. Тем более что ребята гуляли сразу после школы, а когда я наконец вырывался на свободу, они садились за уроки. Это сопротивление выражалось в том, что я, разложив на столе учебники, читал художественную литературу, а, высидев положенное количество часов, спокойно шел гулять. Успехи в учебе, естественно, пошли вниз. И, конечно, тут же последовали воспитательные мероприятия. Временами они казались мне неадекватными и унизительными. Скажем, за двойку я мог на несколько дней лишиться пионерского галстука и сразу же вызывал всеобщее повышенное внимание. Это не говоря уже о более крупных проступках, скажем, о прогулах или подделке дядиной подписи на записке учительницы о плохом поведении. Последнее, правда, было только однажды, но получил я за это полную меру, включающую и рукоприкладство, и запрет на прогулки, и лишение галстука. Более того, это было расценено как уголовное преступление и решался вопрос об отправлении меня в исправительную колонию. Но постепенно все как-то улеглось. А прогулов у меня было два. Это случилось, по-моему, в пятом классе. Я нередко слышал в разговорах ребят возбужденный разбор того или иного футбольного матча. Сам же я даже не представлял, что это за игра. И вот однажды, сговорившись с одним из учеников нашего класса, я вместо школы поехал на стадион. Пробирались мы на игру и под животами лошадей конной милиции, и через расширенную дыру в металлической изгороди, и наконец вместе с прорвавшейся на стадион толпой взрослых безбилетников. Не скажу, чтобы меня увлекла сама игра, хотя я по примеру моего дружка выбрал команду, за которую собирался болеть, и даже радовался, когда кто-то из ее членов забивал гол, но поведение болельщиков на трибунах буквально восхитило меня. Я крутил головой, наталкиваясь взглядом то на хорошо одетого, с виду интеллигентного мужчину, вскочившего с места и что-то орущего, размахивая руками, то на явно хорошо выпившего, краснорожего парня с поднятой в воздух, пивной бутылкой, готовой опуститься на голову соседа, то на полную, средних лет женщину, вцепившуюся в пиджак сидящего рядом болельщика, что-то возбужденно ему доказывающую. И вообще вокруг не было ни одного спокойного человека — все кричали, перебивая друг друга, кому-то на что-то указывали, с разных сторон раздавались возгласы: «Судью на мыло!» Такое мне еще не приходилось видеть. Что же касается самой игры, то она меня как-то не взволновала. Такое же впечатление оставил и следующий мой поход на стадион. Странно, но я абсолютно не помню, как был наказан за эти прогулы. Видимо, впечатление от посещений стадиона заглушили все последующие неприятности. Зато отлично помню, какой взрыв произвела в доме покупка мною игральных карт. Где-то классе в шестом, накопив некоторую сумму из денег, которые мне давали на школьные завтраки, я решил купить перочинный ножичек с несколькими отделениями и поехал в ГУМ. На понравившийся мне ножичек денег не хватало, и, в раздумье бродя по ГУМу, я в витрине одной из палаток у переходных мостиков увидел красивые пасьянсные карты. Атласные, с симпатичными птичками на тыльной стороне, с позолоченными округлыми уголками — очень они мне понравились. И я их купил. Конечно, я не собирался раскладывать пасьянсы, но, бывая у друзей, не раз играл в подкидного дурака и привык к тому, что взрослые не видели в этом ничего зазорного. В нашем же доме карт не было. Принес домой, положил в шкафчик этажерки и, поскольку в ближайшие дни играть было не с кем, иногда разве что любовался ими. И вдруг разразился скандал. Карты были обнаружены, и меня вызвали «на ковер». Вопросы, которые мне задавали, иногда ставили меня в тупик. Если на вопрос: «Откуда ты взял деньги?» — легко было ответить (хоть мой ответ и не вызвал полного доверия), то подозрение, что я играю в азартные игры и притом на деньги, просто огорошило меня. А когда тетушка услышала, что карты стоят 60 рублей, и воскликнула: «Да это ж шесть килограмм картошки!» — я и вовсе сник. В общем, получил изрядную взбучку, а карты были отданы дядиной маме, которая умела раскладывать пасьянс.
Свободное копирование
