Долгие годы жизни в Казахстане, многонациональной республике, не раз давали повод размышлять о проблемах национальных отношений.
В многонациональном Степлаге в Кенгире (русские, украинцы, белорусы, латыши, литовцы, эстонцы, поляки, евреи — и это далеко не полный перечень) — не было ни национального антагонизма, ни антисемитизма. По крайней мере, я не сталкивалась с проявлением чего-то хотя бы подобного в нашей жензоне. Совсем наоборот, воспитанная в безбожии, я узнала в лагере много для себя нового — какие красивые колядки поются на Рождество на Украине, какие трогательные маленькие подарки дарят друг другу и католики, и православные на Пасху и на Рождество, как завораживает многоголосье мелодичных украинских песен... И еще — лагерь учил достоинству, хотя весь был направлен на унижение души и тела, на уничтожение личности. Но внутреннее сопротивление душевное от этого только усиливалось, и немало повлияло на этот процесс то достоинство национального самосознания, с каким держались в лагере все эти молодые и немолодые женщины — украинки, литовки, латышки...
Если не считать, что во время «сабантуя» меня не взяли в оцепление, никаких признаков дискриминации по национальной принадлежности среди заключенных у нас в лагере я не помню. В оцепление же меня не взяли скорее как «советскую». Я уже в первой редакции писала, что в «сабантуй» у меня было ощущение, будто я в оккупации. Но там я не уточнила, что речь шла не о национальном ощущении, а скорее об «идеологическом». Эта неточность впоследствии стоила мне того, что я не стала участницей съезда политзаключенных в апреле (в мае?) 1992 года, хотя и была туда приглашена.
Бывшая лагерная знакомая — красавица и умница Тамара Кароль, которой я выслала свою «Щепку», когда мы «нашлись» заочно, как раз и не поняла этого и резко запротестовала против моего прибытия на этот съезд.
Но в Москву я все же в те дни поехала (у меня были и другие дела), хотя Семен Виленский, один из организаторов съезда, сначала письменно пригласивший меня принять в нем участие, затем очень испугался возможного скандала и попросил меня не приходить. В Колонный зал я действительно не пошла, о чем, конечно, очень сожалею. Знаю, что украинские националисты вели себя там скандально, вызывающе и несдержанно...
К чему я вспомнила и этот, не самый приятный эпизод из своей жизни? К тому, чтобы поточнее определить здесь свою позицию в так называемом «национальном» вопросе, который сегодня все более обостряется: на улицах Москвы периодически проверяют документы всех подозреваемых в принадлежности к лицам «кавказской национальности», махровым цветом распустился расизм и нацизм в десятках фашиствующих изданий, свободно продается «Майн кампф», запрещенная в самой Германии, переиздана фальшивка почти столетней давности — «Протоколы сионских мудрецов»...
А между тем, у моего товарища по Литинституту, русского поэта и татарина по национальности Михаила Львова, одного из тех, кто, вернувшись с войны, стал «поэтом фронтового поколения», есть замечательное стихотворение:
Сколько нас, нерусских, у России,
И татарских и иных кровей,
Имена носящих не простые,
Но простых российских сыновей!
Пусть нас и не жалуют другие,
Но вовек ни завтра, ни сейчас
Отделить нельзя нас от России,
Родина не мыслима без нас!
В этих двух строфах предельно точно сформулировано то, что ощущаю я и еще многие и многие люди, родившиеся нерусскими в России и ставшие россиянами не только по рождению, но и по языку, культуре, по менталитету, как принято нынче говорить...
Свободное копирование
