Но, прожив в Москве два с половиной зимних месяца, я отчетливо поняла: если хочу сохранить семью, я не имею права подвергать своего Михаила Гавриловича новым испытаниям разлукой... Не для него эти куцые, набегом, краткие месяцы совместной жизни и мое долгое отсутствие в ожидании в Москве положительного решения. К тому же его-то судьба еще не была решена, он так и оставался «лицом без гражданства». Бог весть, как и когда она могла решиться...
Родные посмотрели на меня, как на несколько рехнувшуюся, когда я сообщила им о своем решении вернуться в Балхаш к мужу. Сестра сказала без обиняков — человека ты себе еще найдешь, а московскую прописку навсегда утратишь (она имела в виду мою личную жизнь до лагеря, когда мне было очень одиноко, и в жажде семьи я часто поступала опрометчиво). Но я-то хорошо понимала уже тогда, что ТАКОГО человека, как мой Морозов, я больше не встречу.
И, как некогда Генрих Наваррский, воскликнувший: «Париж стоит мессы!», но с точностью до наоборот, я приняла решение: хороший человек, спутник жизни, стоит московской прописки! И никогда об этом не пожалела!