Когда Миша рассказывал мне историю своего возвращения на Родину, я не знала еще, что речь шла о той казачьей трагедии 45-го года, о которой заговорили только в 91 году, через два года после его кончины, — прокатилась волна публикаций в «Известиях» и других газетах об обстоятельствах пленения генерала и писателя П. Н. Краснова, о волне самоубийств целыми казачьими семьями в 45 году, когда англичане сдавали казаков союзникам... Тогда-то я вспомнила его фразу — «многие бежали через австрийские Альпы» — и поняла, что он был участником и жертвой той трагедии эмигрантского казачества, и это высветило значительность его судьбы и личности еще явственнее и сильнее...
Я и при жизни его понимала, а вернее, почти с первых наших встреч на выдаче книг в пос. Никольском поняла, что мне удивительно повезло в том, что именно этот человек стал мне мужем и отцом нашего сына. В первом варианте повести я написала об этом торопливо и бегло — поджимали сроки и объемы, да всего и нельзя было еще рассказывать. Я давно поняла, что самым большим везеньем моей жизни, самой большой ее удачей была встреча летом 55 года в пос. Никольском с Михаилом Гавриловичем Морозовым. И попробую здесь рассказать о нем подробнее.
На Урале, в Губахе, за колючей проволокой прошел фильтрацию, через год проволоку сняли — стал спецпоселенцем, работал нормировщиком, но недолго — прислали молодого дипломированного специалиста, снова — шахта, забой. В 1949 году получил срок: 10 лет, статья 58, пункты 4, 10, 11. Пункт 4 — «помощь международной буржуазии». Его, может быть, и не было бы, если бы при проверке сам не рассказал, что в 16 лет, в кадетском корпусе был членом «Общества Всевеликого Войска Донского», — молодежной казачьей организации. А пункты 10 и 11 широко известны и в комментариях почти не нуждаются — несколько слов о том, что после смены в шахте в буфете нечего купить, кроме стакана компота и тощей селедки, и срок обеспечен...
Свободное копирование
