***
Ровно в 8 часов утра румыны начали обстреливать деревню из пулеметов: это чтоб мы ушли...
Пули цокали по заборам и стенам. Я приказал пойти за водой и больше не выходить из хаты... а сам пошел в штаб. Штаб помещался в домике, выходившем в большой пустырь. На улице никого не было — попрятались ... Но у конца улицы, под забором, залегло много нашего народа. Я спросил, что это такое. Мне объяснили, что это вновь сформировавшийся отряд какого-то полковника. Этот самый полковник хотел запретить идти мне черед пустырь; румыны, мол, обстреливают «нарочно», кто доказывается ...
— На нас навлечете ...
Удивительно, почему во всех самых трагических случаях жизни бывают такие глупости. Ну, какое же решение вопроса лежать под забором в то время, как румыны стреляют именно для того, чтобы мы ушли...
Я объяснил ему, что иду в штаб по приказанию полковника Стесселя. Он отстал.
Никто, конечно, меня не обстреливал «нарочно». Стреляли вообще по деревне. Были уже раненые и убитые. Надо было принять решение.
У Стесселя были все «начальники частей»... Накануне еще мы собирались у него и почему-то (хорошенько не помню, почему) «выбрали» его своим начальником... Нет, вспомнил, вот почему: общий начальник генерал Васильев был задержан румынами, и тогда отряды «Союза Возрождения», полковника Стесселя и другие решили действовать отдельно, каждый на свой страх и риск. Тут-то Стессель и захотел «проворить свои полномочия»... Мы, значит, вновь ему присягнули...
Стессель приказал бросить все здесь, — больных, раненых, стариков, по возможности женщин, все обозы, — и выйти с одними винтовками только тем, кто готов на все... Собраться к десяти часам к штабу... В десять часов румыны обещали начать артиллерийский обстрел, если мы не уйдем. Стессель послал им письмо, что мы уйдем в десять.
С этим я вернулся к своим ... Обстрел из пулеметов временно прекратился... Алеша уже лежал в садике под плетнем ... В хате пили чай...
В это время подбежали румынские солдаты... Они врывались в хаты и кричали:
— Гайда! На апой!
Это значило: «Вон! назад!». Они требовали, чтобы все выходили из хат и уходили.
Тут наступило самое тяжелое. Жена, Ната. Оля — эти не могли больше идти... Я знал, что им нужен отдых, во что бы то ни стало, и потом ... Куда мы идем? Если мы n пробьемся, то ведь только самые железные. Остальные погибнут в дороге — это неминуемо ... Их надо оставить здесь; неужели же эти румыны выгонят женщин и детей?
Я стараюсь объяснить румынскому сержанту, что мы уйдем, но что «домны» (дамы) должны остаться... Он понимает меня... Но и слышать не хочет:
— Все, все — гайда! на апой!
Несчастные женщины выходят тоже на улицу.
Не понимая ужаса будущего, они рады не расставаться. Румыны бегут дальше по хатам — выгонять. Но к нам набегает новая партия. Я опять к ним:
— Домны должны остаться ...
Этот соглашается, но торопит нас — мужчин ... И под этими непрерывными «выгоняющими» криками мы прощаемся. Делим деньги, последние наставления ...
— Пробивайтесь в Сербию. Я буду искать вас в Белграде ...
— Гайда, на апой! — кричат румыны ...
Да подождите, проклятые! Как быть с Димой? Я беру его в сторону ...
— Димка, останься с мамой ... Она одна ... Я вижу его огорченное побледневшее лицо ...
— Тебя убьют ... И Лялю ...
— Какие глупости!.. выкрутимся... Ляля со мной... ты с мамой ... ну. прощай ...
— Гайда! На апой!
Кончено. Ушли ...
Свободное копирование
