Людмила Татьяничева. Дневник - 10

17 мая 1930

Пасмурное серое утро. Себя чувствую хорошо. Сегодня у нас день отдыха и в школе ничего нет. Переписывала некоторые стихи для А. В конце тетради написала следующее:

(Неразборчиво. — Ред.) Когда-нибудь, вспоминая свои 15 лет, вспомни девочку, которая называла тебя другом. Скоро течет жизнь и только отрывки самых сильных переживаний остаются не стертыми из памяти. (Зачеркнуты 4 строки. — Ред.) Ты ошибаешься во мне, я вовсе не кривляка. Возможно, что театральщину ты назвал легкомыслием. Но театральщина — это напускное и непрочное. Я спокойна, но ты бы знал, как мне тяжело рвать с прошлым. Слова, относящиеся к другому, я применяю к тебе.

Безразличьем замазав пыл,

Позабуду 13 лет

И того, кто мне дорог был,

Но далек, как безумный бред.

Прощай, Абрам!

Твой друг, Людмила Татьяничева.

Как тяжело мне было писать это, возможно, последнее письмо. Для чго, спрашивается, я его пожалела? Неужели я не могла сказать на словах. Да, пожалуй бы, не могла. Я на бумаге смелее, чем на словах.

Недавно был такой случай.

Мы пошли с Рыковой. Вдруг она заявила: “Видишь, идет мальчик, мне он очень нравится. Хочешь, тебе его покажу?” Мы прибавили шагу. Когда с ним поравнялись, Рыкова довольно громко сказала — “Вот он”. Он взглянул на нас. Я побледнела и жутко вздрогнула — это был О. Сильно сжала руку Рыковой и неуверенно, но быстро направилась в противоположную О. сторону. Алька вытаращила глаза, долго уверяла меня, что она его не знает, а только встречала на улице. Я не показала виду, что О. мне знаком, и сослалась на сильную головную боль.

С того времени я Рыкову прямо-таки ненавижу.

Сейчас прочла в сотый раз дневник моей мамы. Как обычно, он меня взволновал. Как я раньше не замечала строк, которые очень ярко меня определяют. Вот, что она пишет.

“Моя Люсенька славная девочка, но очень нервная и со странностями. Любит командовать и не сходится ни с кем из детей”.

“Люсенька очень забавный человечек. Остроумна и насмешница. Любознательность ее не удовлетворяется”.

“От многих я слышу о Люсенькиной находчивости и остроумии. Один студент рассказывал мне, как однажды зимой она своим фантастическим рассказом прямо-таки увлекла. Он говорит: много я знаю детей, но такую фантазерку вижу первую”.

“Люсенька крупная девочка и ласкается редко, вообще не сентиментальная девица”.

Как бы я хотела посмотреть на себя в будущем. Что-то из меня выйдет? Моя задача — выработать из себя независимого, сильного, сознательного человека, с гордым, но отзывчивым сердцем, чтобы никто не мог мне сказать: “Это эгоистка, это пустышка”.

Как-никак, а считаться с мнением окружающих надо. Если я живу с ними, стало быть, я должна к ним прислушиваться. Я не принимаю во внимание глупых людей и идиотов.

Первое, что я должна сделать — это найти ценного и умного человека, с которым бы я могла дружить. Внутренне надломленный человек не сможет поддержать меня в нужную минуту. А такие минуты бывают.

Я еще недостаточно твердо стою на ногах и во всякое время смогу поддаться вредным настроениям. У меня еще недостаточно намечена цель, и прежде, чем ее наметить, я должна выяснить все свои стремления. А потом уже найти дорогу для достижения цели.

Мой товарищ (или подруга — это безразлично) должен пользоваться моим уважением и должен уметь отклонять мои нехорошие наклонности путем разъяснения, а не глупыми нотациями. А. сегодня не видела. Хотелось бы с ним поговорить. Он очень милый и славный мальчик, но иногда бывает нечуток и, пожалуй, груб. Меня страшно нервируют его выкрики: “Эй, экземпляр!” и тому подобное. Но я никогда ему об этом не скажу. Какое мне дело. Если нравится, пусть кричит. Он у кого-то позаимствовал походку с приплясыванием. Очень смешно и некрасиво. Между прочим, А. бывает иногда неестественным. Правда, это мало заметно и не продолжительно.

Целый день собиралась писать стихи, но не могла собраться. Сейчас болит голова и спина. Лицо желтое и помятое. Бабушка в ужасе. По ее словам, я таю, как свеченька. А глаза мои грустные, как у девоньки, которая лишилась своего жениха. Это, говорит, ни на что не похоже, сидишь и смотришь в небо, ровно на нем разводы какие.

Милая бабушка! Ты не можешь меня понять! Да и хорошо. Прожила свой век тихо и спокойно, с радостями и печалями. Думала, когда в этом была надобность, а сейчас думаешь о том, как прожить свои последние годы. А я о чем думаю? Обо многом, разном. Сейчас вот смотрю на серые тучки, да и сравниваю их с собой. Как видишь, нелепое сравнение, но все же подумай, не найдешь ли ты чего общего между ими и мною?