автори

1427
 

записи

194062
Регистрация Забравена парола?
Memuarist » Members » Sergey_Glinka » С.Н. Глинка. Записки - 20

С.Н. Глинка. Записки - 20

05.06.1787
С.-Петербург, Ленинградская, Россия

 Екатерина и судьба лелеяли тогда Смоленск. Отправка хлеба и пеньки в Ригу и за море доставляла средства без крайнего изнурения сохи удовлетворять роскоши и людям, распространившим у нас прихотливое владычество свое.

Так было в свете, а в корпусе все шло своим чередом. Я сказал выше, что в затворнических стенах его был и театр. В нем явилась Вольтерова трагедия "Брут".

В это время наступил мне одиннадцатый год; я узнал тогда и скалу Тарпейскую, - дочь изменница Тарпея пала под грудой золотых щитов; и узнал пресловутую Капитолию, представительницу Рима, провозглашенного городом вечным. Узнал сенат римский, который показался послу неугомонного Пирра сеймом царей, словом, ознакомился с летописями римскими и как будто переселился в древний Рим.

Первые лица в трагедиях представляли с жаром, выражением и душой: Черныш, близкий по уму и сердцу графу Безбородко; Владислав Александрович Озеров, переселивший в память и душу свою театр Корнеля, Расина и Вольтера, изучивший французских трагиков и подражавший им в Эдипе, Поликсене; П.С. Железников, переводчик "Телемака" и некоторых произведений итальянской словесности. Екатерина призвала итальянских виртуозов и поручила им хор придворных певчих. Она слышала за это упреки от своих современников и говорила: "Есть люди, которые упрекают меня в пристрастии к иностранным виртуозам. Это неправда. Я выписываю их не для себя, а для тех, которые влюблены в итальянскую музыку; они точно так же промотались бы на виртуозов, как сорят труды земледельцев на безделки заграничные. Природа не дает человеку всех способностей, она не наделила слух мой способностью чувствовать очарование и прелесть музыки. Может быть, от того, что это льстит моему самолюбию, я, как сочинительница, люблю в операх моих русские напевы". - Так думала Екатерина, но, прочитав в ведомостях о чудесном действии Марсельского марша над молодым французским войском в битве Жемапской, она приказала полному оркестру играть этот марш в Эрмитажном театре; чем более вслушивалась она в звуки, тем более изменялось ее лицо; глаза ее пылали, она была вне себя и вдруг, махнув рукой, вскричала: "Полно, полно!". Что тогда волновало ее душу, это осталось тайной.

Екатерина все оживляла, всему давала ход. Все наши любители театра корпусного отличались счастливыми способностями ума, все они пламенели живою чувствительностью и прежде времени сошли с поприща жизни. Железников умер очень молод, он был страстный любитель Расина и Фенелона, Тасса и Петрарки. Черныш был в чужих краях, обещал блистательного дипломата, но пылкие страсти увлекли его, и исчез в буре страстей года через четыре по выходе из корпуса. Озеров, вызвавший на театр и шотландского барда Оссиана и слепца Эдипа, и героя Донского, в живых как будто сошел в могилу или от волнения собственного воображения, или от стрел зависти, неразлучной тени, следующей за достоинством и дарованием. Чудное воспитание! Первый шаг на поприще деятельности общественной был первым шагом к унынию или гробу. Голос добродетелей Древнего Рима, голос Цинциннатов и Катонов громко откликался в пылких и юных душах кадет. Область воображения не может быть пустынею. Были у нас свои Катоны, были подражатели доблестей древних греков, были свои Филопемены. Был у нас Катон-Гине, поступивший из кадет в корпусные офицеры и в учителя математики. Если бы он был на месте Регула, то, вероятно, и ему довелось бы проситься из стана ратного у сената римского распахать и обрабатывать ниву свою. Кроме жалованья не было у него ничего; но был у него брат, ценимый им свыше всех сокровищ. Взаимная их любовь как будто бы осуществила Кастора и Поллукса. Но это герои баснословные. На поприще исторической любви братской Гине стал наряду с Катоном Старшим, который на три предложенные ему вопроса: "Кто лучший друг? Отвечал: "Брат, брат и брат". Брат нашего Катона-офицера служил в Кронштадте и опасно занемог. Весть о болезни брата поразила нашего Катона-Гине.

Свирепствовали трескучие крещенские морозы. Залив крепко смирился под ледяным помостом. Саней не на что было нанять, но была душа, двигавшая и ноги, и сердце, и Гине отправился к брату пешком, в одних сапогах и даже без чулок. Можно было взять у кого-либо теплые сапоги или деньги? Но что такое просить? Одолжиться. Древний римлянин терпел, а не просил. С небольшим в полтора суток Гине перешел залив, навестил, обнял брата и возвратился в корпус к назначенному дню дежурства. Хотя и оказались признаки горячки, хотя и уговаривали его отдохнуть и вызывались отдежурить за него, он отвечал: "Не изменю должности моей". Отдежурил и слег в постель, в бреду жестокой горячки видел непрестанно брата, говорил с ним и с именем его испустил последнее дыханье.

Я был при погребении его, я слышал надгробное слово, произнесенное лютеранским пастором. Проповедник плакал, и мы все, кадеты, плакали. Прими, брат и друг верный, рано отживший для корпуса и для добродетели, прими от меня новую жертву воспоминания!

Сотоварищем Гине был Петров, находившийся в числе гимназистов, которых, как уже сказано, готовили в учителя, не преграждая, однако, и других путей службы. Он очень успел в языках и страстно любил музыку. Часто я с восхищением слушал русские песни, оживляемые смычком его и глубоким чувством. Душе его нужна была душа; сердце и любовь указали ему подругу в весне жизни; природа все дала жене его: ум и душа светились в голубых ее глазах, но у ней не было никакого состояния.

Блаженствуя взаимной любовью, Петров еще более занялся уроками, служившими для него единственным средством жизни. Ходьба по городу и непрестанное напряжение духа повергли его в тяжкую болезнь, а лекарства поглотили выработанное трудом.

Живым мертвецом встал он для нового горя! Места его заняты были другими учителями. В эти невзгодные дни он сам носил воду, рубил дрова и продажей последних книг добывал насущный хлеб для себя и для жены своей. Горе жизни испытывает любовь, и если не убьет ее, то даст ей новый полет. Петров отстрадался; лет десять тому назад видел я его, он скромно и благородно продолжал почтенное поприще наставника. Не знаю, в живых ли он теперь, но он жил, он любил и был любим.

И герой 12-го года Кульнев шел в корпусе по следам Фабриция и Эпаминонда. Подробно фивскому Эпаминонду, любил он мать свою и делился с нею жалованьем и, подобно Филопемену, был прост в одежде и в быту общественном.

Я коротко ознакомился с Кульневым, когда (как увидят после) был я в Сумском уезде учителем, а он служил майором в Сумском гусарском полку. Оживляя в лице своем Эпаминонда и Филопемена и породнясь душою с Фабрицием, Кульнев дорожил своею бедностью и называл ее "величием древнего Рима". Когда сослуживцы его напрашивались к нему на обед, он говорил: "Щи и каша есть, а ложки привозите свои". Плутарх был с ним неразлучен: с его "Жизнями великих мужей" отдыхал он на скромном плаще своем и с ними ездил в почтовой повозке, и у них перенял то чувство, которое находило величие в нуждах жизни и бедности.

В чудесную войну 1812 г. на берегах Двины взят был в плен раненый генерал Сен-Женье; Кульнев собственными руками и собственным бельем перевязывал ему раны. Вскоре потом пал Кульнев на поле битвы. Услыша о его смерти, Сен-Женье сказал: "В полках русских не стало героя и человека". 

27.01.2015 в 12:12


Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридическа информация
Условия за реклама