31 июля
Погода ужасная, настроение тоже. Могла бы пойти за грибами, да не хочется, да вообще ничего делать не хочется, сижу целыми днями и читаю Диккенса «Пустынный дом», книга очень занимательная, прямо не оторвешься от линии различных приключений. Сегодня нужно мне сходить к Анисье, может быть, соберусь к вечеру. Наши заняты молотьбой, я не принимала в ней сегодня участия. Вообще дел у меня на руках лежит много, а я ничего еще не делала; вообще я стала ужасная эгоистка и лентяйка, и, главное, я от этого сама очень страдаю и сознаю это, но ничего не могу с собой сделать и злюсь. Ах, это поганое время испортит мне совсем характер. Во-первых, у меня появилась жадность, которой у меня никогда не было, но эту жадность я замечаю во всех нас и приписываю нашему зимнему, как бы это выразиться, пищевому или съестному положению. Зимой, кроме картошки и фунта хлеба, у нас ничего не было, и это заставляло дрожать и беречь, если мы что-нибудь еще получим, и это бережение перешло в жадность, я надеюсь и даже уверена, что она пройдет, когда всего будет много. Во-вторых, общее раздражение друг на друга, и этому я нашла решение у Короленко:
в одном из сибирских рассказов говорится про это раздражение, что оно появляется у всякого, кто вращается в ограниченном обществе, а мы ведь, кроме Радионовых, никого не видим, и это объяснение, я по себе вижу, что верное, потому что, когда я приехала на время в Москву, у меня оно, можно сказать, совсем пропало.
Сегодня писала маме письмо и ничего не могла написать ей, как это и не стыдно, совсем разучилась собирать мысли и сосредоточить их на одном предмете, потому что я привыкла думать обо всем, привыкла разбрасывать их на все окружающее