23 июля
Опять начались дожди, но хлеб уже больше половины убрали, положим, я принимала малое участие в уборке, мне приходилось возиться со стряпней на кухне. Теперьу меня какое-то ужасно противное настроение; появилось какое-то раздражение, злоба и тоска, я приписываю все нашему житью в Толше. Наша жизнь всегда велась аккуратно, т.е. на все было свое время, по веревочке, а теперь день состоит из каких-то отрывков, а я ото всего отвыкаю с большим трудом, вот мне так тяжело и приходится и иногда так тяжело – прямо жить не хочется, несмотря на то, что я молода и еще много, можно надеяться, хорошего в будущем. Но не я одна такая злющая (положительно я стала злая): я вижу и все окружающие такие, и меня это немного утешает, значит, это не от меня зависит, это такое время. Тяжело, ужасно тяжело. Иногда так хочется счастья, веселья, чтобы можно было спокойно посмеяться и повеселиться, а тебя как будто кто-то держит в ужасной и мрачной темнице. Я теперь совершенно отвыкла смеяться и веселиться и стала какая-то бука и нелюдимка, и из-за этого я сама же себе порчу отношение ко мне окружающих, и ведь чувствуешь это и не можешь удержаться, какая нападает злоба и в то же время равнодушие ко всему. А, главное, у меня появилась, ужасно хотя глупая, гордость, и она, главная, вызывает неприятные столкновения с окружающими и, главное, с прислугой, она теперь, конечно, совсем изменила свои отношения к нам, хочет теперь и сама повластвовать и показать свое теперешнее превосходство: например, она теперь нам приказывает туда-то сходить, то-то сделать, а я ничего даже не могу сделать то, что мне «приказывают» мои родные, а уж прислуга тем и подавно. Конечно, совершенно верно они утверждают, что теперь все равные, все свободные; это я, конечно, понимаю и охотно признаю, конечно, все люди все равные, но, (и здесь всегда будет это «но») но не все одинаковые, т.е. нет ни одного человека, который бы походил не только внешностью, но и внутренностью (т.е. характером) на другого, и это никогда не может быть, никогда не было и не будет, пока люди все не превратятся в дикарей.