В соседней деревне жила группа эмигрантов из Праги, застрявших в пути, как и мы. Среди них были две наших знакомых караимских семьи: Гавриил Ильич Кальфе с женой и дочкой Наташей, и супруги Кефели с двумя детьми. Кальфе вывез из Праги огромный багаж, включавший меховой товар, книги и мебель. Эти семьи узнали, что несколько русских эмигрантов перебрались из Чехии в Германию, давши взятку шоферу грузовика, совершавшего рейсы через границу. Они решили предпринять такое же путешествие со всем своим багажом и пригласили нас ехать вместе с ними. Мы согласилась, и 11 июня вечером дочь Кальфе Наташа примчалась к нам на велосипеде и сообщила, что завтра рано утром состоится погрузка багажа и отъезд.
На рассвете 12-го июня мы явились и ужаснулись, увидев гору их багажа. Но отказываться от этого странного путешествия было поздно. Шофер не препятствовал торопливой и нервной погрузке. Он, как оказалось, накануне сговорился с чешскими коммунистами и жандармами. Уложив оставшуюся у нас ручную кладь, мы кое-как уместились сами и поехали.
На полпути дорогу нам пересек чешский полицейский автомобиль. Из него вышли два жандарма и сообщили, что мы совершаем незаконное путешествие и везем контрабандные товары, поэтому наши вещи должны быть конфискованы, а мы - арестованы. Сопротивляться или спорить не приходилось. Нас и наши вещи отвезли в советскую зону оккупации, в город Пржестице. Там нас обыскали, допросили (с грубой бранью и угрозами), продержали полдня под арестом, а затем отправили назад в американскую зону оккупации, в Пильзень, в главное полицейское управление. Вещи наши исчезли бесследно.
В полицейском управлении на допрос вызвали Кальфе, Кефеля и меня. После допроса полицейский позвонил по телефону какому-то высшему начальнику и сказал, что наше "щекотливое" дело надо как-то ликвидировать. Наступил вечер, и нас отправили на ночлег в тюрьму "На Борах", славившуюся своим строгим режимом. Рассадили по камерам: мужчин поодиночке, Наташу и детей Кефеля вместе с матерями.
В мою камеру для обыска явился тюремщик со зверским лицом и жуткими манерами. Приказал раздеться, но в то время чешские тюремщики еще не дошли до омерзительного "совершенства" советских. Он раздел меня только до белья: у меня под рубахой сохранился мешочек с бумажными деньгами и даже с тремя золотыми монетами.
Свободное копирование
