Я поехал на эти Озеры. Приехал, где-то увидел здание, доплелся до него. Да, это было общежитие этого института. Нашел какого-то молодого деятеля. Он говорит: ну куда, какое место?! Видишь, вот валяются на полу матрасы и по двое спят на этом матрасе. Какое место, что ты!.. Я понял, что ничего не получится, и ушел. А куда уйти? Назад я не мог вернуться, потому что опять надо доставать пропуск туда, на въезд в Армению; это длинная история. Денег не было. Я уже продал что-то — рубашку, еще что-то такое. Платили хорошо. За какие-то галоши можно было рублей триста получить, а кусочек хлебца стоил пятнадцать рублей, на базаре можно было купить. Я начал искать работу, потому что не пропадать же. И началось. Я посетил двенадцать или тринадцать учреждений, включая завод им. Сталина, включая Орехово-Зуево, Павлов Посад, еще куда-то ездил, и по Москве. Всюду с удовольствием брали механика-конструктора, как я числился, рабочая-то сила везде нужна была. Но — прописка или жилье… так что ничего не получилось. И туда, и сюда, и сюда, и туда.
Запомнилась мне поездка, по-моему, в Подольск или в Орехово-Зуево. Я ехал туда поздней электричкой, рано-рано прибыл. Туман был. Я спросил, как пройти к заводу, кто-то не ответил, какая-то бабуся ответила: вон туда, милок. А чего, говорит, на работу? — Да… И пошел. Я-то голодный, легко пошел. Потом слышу уже из тумана: эй, сынок, сынок. Я подошел. Она спрашивает: а ты сегодня завтракал, ел? Я говорю: да нет, это не обязательно. Она говорит: подожди, подожди. Узелочек развязала. Там горшочек был с картошкой вареной, кому-то она несла, видимо, на завод, потому что работали-то дай Бог тогда по сколько. Хотя война кончилась, но сорок пятый год. Она достала мне две картофелины, дала и ушла.
Другой раз где-то в этих поездках я должен был долго ждать ночью какой-то поезд. Уже холодно было, конец сентября, октябрь; какая-то продувная будка на станции. Сейчас их почти все уже уничтожили. Там скамеечка была такая, лесенка. И я был не один, там была еще какая-то несчастная пожилая женщина, еще более бездомная, наверное, чем я. По-моему, она для бодрости где-то клюкнула, кто-то ее угостил. И она все искала какого-то тепла. Она говорит: можно, сынок, я на твои ноги улягусь, теплее будет? Я говорю: ну чего ж. Она как-то пристроилась. (Фильм был, когда девочка, как собаченок, прижалась к человеку, так вот это напомнило мне эту сцену.) Дождались утра. Я только чувствую, что-то по мне топает здорово по телу, и так, и этак. Я не вытерпел, слишком закусали, встал и стал ходить. Она спрашивает: ты куда? Я говорю: пора уже… В общем, на меня стадо вшей переползло от нее. А отделаться-то от них, когда негде толком жить… Хотя бани работали все здорово хорошо. Нашел я баню. Идучи, прошел около маленькой церковки. Думаю: что это такое? заглянул туда. Там продавались календари. Это был календарь на 1946-й, наверное, год, или на 1945-й. Я купил тихонечко, и потом его внимательно изучал.
У нас не было в семье каких-то антирелигиозных взглядов, ничего на эту тему никогда никто не говорил. Совершенно ничего не было. Мама преподавала в начальной школе; после гимназии это обычная вещь. Вообще-то она библиотекаршей была или преподавала в начальных школах, еще и до меня этим занималась.
