Зимою всегда у меня была гора, по-тамошнему -- катушка, которую делал тот же Осип, с казаком. Я выучился кататься не только на салазках, правя толстыми, кожаными рукавицами, но и на ногах и до сих пор владею этим искусством.
В последнюю зиму нашего пребывания в Томске (необыкновенно холодную: однажды было 42 градуса морозу, по спиртовому термометру в аптеке, а ртутные термометры замерзли), город был особенно оживлен, балы за балами, вечера за вечерами, а у губернатора был даже маскарад. Меня нарядили матросом. Дети других чиновников обоего пола тоже были одеты в разные костюмы. Мы танцовали и играли в разные игры в особой зале. На меня сделала тогда впечатление дочь одного чиновника, Сашенька. Это была первая моя страсть. Я стал напрашиваться на поездки в их дом, забирался к Сашеньке на антресоли, болтал с нею всякий вздор и страстно целовал ее маленькие пухленькие ручки. Нас оставляли одних иногда на несколько часов сряду; никто не думал, чтоб могла произойти какая-нибудь романтическая история между такими детьми: мне был девятый год, ей -- шесть-семь...
Позже, лет через 40, мы встретились в Петербурге. Она была уже седая, неинтересная вдова. Мне пришли, однако, на память старые сны и я написал стихотворение, напечатанное в книге Любви (стр. 54).
Весною следующего затем 1833 года, река Томь разлилась так, как разливается один раз в десятилетие. Весь Томск потонул в воде. Нижние этажи всех домов залило. Так как кухня в доме, где мы жили, стояла отдельно на дворе, то кушанье возили на лодках. По улицам не могло быть, разумеется, никакого другого движения, как только на лодках.
