26 марта 1922 года, Качалкино
Во время пребывания в Москве (на съезде) виделся с Лизой; довольно много говорили с ней о Наташе. Из разговора этого хотел записать сюда, что Лиза (как она мне говорила) думала, что Наташа не проживет долго. Наташа, по ее мнению, была исключительной натурой, и природа не терпит таких исключений, стремится, следовательно, исправить свои вольности позднее. Вот она и исправила. Пожалуй, отчасти и правда - безграничная доверчивость Наташи вообще к людям и в частности к медицинскому персоналу больницы и погубила ее, может быть. Кроме того, Лиза рассказала об одном ее разговоре с Наташей, в котором последняя признала, что я ей все-таки дал счастье. Обратил на это внимание потому, что Наташа мне ни разу так не говорила - вообще она не баловала меня подобными признаниями, и это (сообщение Лизы) дает мне большое удовлетворение: значит, не напрасно я убеждал Наташу довериться мне, и оба мы поступили правильно, отдавшись друг другу ('отдавшись' - выражение не в духе Наташи).
Еще для памяти надо записать о переписке с отцом Наташи, который в смерти Наташи видел 'перст Божий', наказание за нарушение его заповедей. Я горячо протестовал, говорил, что Наташа не заслужила наказания, а наоборот, приведя слова Лизы, сказал, что она пала жертвой своей доверчивости к людям.
Затем сильно меня волновало поведение персонала Сухаревской больницы. Желая отвести вину в смерти Наташи от себя, эти люди в противовес разговорам о том, что они 'уморили Наташу', стали нашептывать, что у меня был сифилис и Наташа умерла от этого. В конце концов Дуня Рузанова принесла из Марфино сплетню, которая там приняла такую форму: мол, 'я одну жену довел до полусмерти, а другую и вовсе уморил'. Это меня возмутило, и я не стеснялся и при случае клеймил поведение Любови Борисовны и других как подлость. Тем не менее, кажется, среди некоторых эта басня принималась за истину, и подозрения на этот счет остались (в доме Дмитриевых, например).
Теперь в связи с этим меня волнует положение Танюши. Появившиеся у нее кожные заболевания (сыпь и фурункулы или что-то в этом роде) не есть ли следствие яда, полученного ею от моих или Наташиных, ну, скажем, предков. Если так, то это была бы злая ирония судьбы - ведь Наташа так боялась этого, и нами были приняты серьезные меры (см. ее дневник). Надо бы как-нибудь выяснить этот вопрос.
Вот, кажется, все, что надо было записать для истории из фактического материала. Теперь могу приступить к ведению дневника своего, записи своих мыслей, к беседе с Наташей, к тому, что я собирался сделать в первые дни после ее смерти и что до сих пор не удавалось.
Свободное копирование
