Профессор Федор Петрович Катаев, к моменту моего появления на кафедре был уже стар. Хотя бывают и в его годы живчики, но Федору Петровичу не повезло. Он медленно угасал. Если не ошибаюсь, родился Федор Петрович в 1901 году. Но, несмотря на это, никак не хотел уходить на пенсию. Как большинство людей, проживших всю жизнь работой, тем более, привыкнув с молодости к высоким постам, привыкнув к своей значимости и весомости, не имея, каких-либо других увлечений и интересов, он, видимо, страшился своей отставки, понимая, что это ─ все ─ конец. Конец и в моральном и в физическом плане. Возлелеянный советской системой в самые жуткие расстрельные годы (директором ЛАДИ он стал в страшном 1937 году), он не понимал себя без работы. Работа была одновременно и средством к существованию и смыслом самого этого существования. Но время брало свое, он старел, выполнять сложную и ответственную работу становилось все труднее и труднее, а, следовательно, он стал понемногу опускался по служебной лестнице. С высот директорства ЛАДИ, ЛАИ, СоюзДорНИИ, сначала в заведующего кафедрой дорожных машин МАДИ, потом в профессора той же кафедры, а затем, когда справляться с потоком дипломников стало трудно ─ в профессора на полставки. Так он и работал, но шли годы, другие, более молодые, сотрудники кафедры, жаждали повышения, а Федор Петрович занимал полставки профессора!
И вот, наконец, настал момент, когда Катаева перевели с половины на четверть ставки. День этот прошел совершенно незамеченным. Зато день получки запомнился многим, потому что стал для Федора Петровича последним днем жизни. Получив зарплату, он долго рассматривал мятые бумажки, которые ему выдал наш общественный кассир Олег Гафуров. Он смотрел на них так, словно не понимал, что с ним происходит. Он не ведал, что зарплата может быть такой маленькой, но понимал важное правило: низкая зарплата ─ низкий человек. Тогда он понял, насколько низко его опустили, понял, что за работника его никто не считает, а так уважают как Ленина в Мавзолее, считая за живую мумию. И вот эта зарплата стала для него «черной меткой», которую выдавали пираты, тем, кого приговаривали к смерти. Видимо, ему стало ясно, что его время прошло и он уже никогда не поднимется наверх и все, что ждет его впереди ─ это тупое и никчемное ожидание смерти в собственной квартире на так называемом «заслуженном отдыхе». Глаза его как-то затуманились, он стал неразговорчив (хотя обычно любил поболтать на житейские темы) и ушел куда-то в сторону.
Потом я узнал, что при выходе из здания, на первом этаже, ему стало плохо. К нему вызывали нашего институтского врача. Он посидел-посидел у раздевалки на кругу (так у нас назывался зал-прихожая) и поехал домой. Ночью он умер…