Орёл - 2

Так все двенадцать спектаклей с его участием я играла каждый раз новую роль, за что Медведев обещал меня наградить отдыхом, и я хотела воспользоваться им для поездки к мамаше, которая сдержала слово и прислала Елену на неделю посмотреть Никитина. Во время его спектаклей сборы были полны, стало быть, вся публика видела меня, к тому же я сделала много знакомств и два раза в неделю ездила в Дворянское собрание на семейные вечера, где танцевала до упаду. Мой успех, а также и козни труппы росли с каждым днем. Все были страшно восстановлены против мужа, и он почти не играл, что первое время мало его тревожило, так как он очень подружился с Овчининой и нашел, что она может быть для меня крайне полезна относительно развития. Моя наивность и мои "дикие взгляды на самые простые вещи" возмущали его, и Овчинина должна была заняться моим просвещением, что и делала с большим усердием. Вела она себя беспутно в полном смысле слова: жила, как говорила, "по любви" с одним петербургским] полковником, разжалованным и сосланным за что-то в Орел, и не отвергала если не любви, то денег, во всяком случае, своих многочисленных поклонников. Она всячески втягивала меня в свою компанию, но, к счастью, я так много играла, что поездки и пикники были мне не по силам и муж отправлялся один. Много труда мне стоило не подать повода к дурному мнению о себе благодаря такому обществу. Она видела, что, несмотря на подарки, которыми она задабривает меня, я хоть и была постоянно с нею, но все-таки ее чуждалась. Не могла она простить также того, что я ездила в Дворянское собрание, куда ей попасть было нельзя. Моя жизнь с мужем была ей хорошо известна, и вот они вдвоем с полковником стали выражать мне на каждом шагу свое участие, говоря, что он скоро доведет меня до чахотки, что я работаю, а он ничего не делает и что все его ненавидят и удивляются, как я могу жить с таким антипатичным человеком. Сначала я из самолюбия защищала его, но потом молчала по недостатку доказательств. Овчинина, приняв мое молчание за согласие, начала очень хитро выставлять все достоинства одного из моих поклонников, говоря, что в такого человека влюбиться не грех, а с таким мужем, как мой, и в особенности. Поклонник этот был временный орловский житель Ш., человек лет сорока, представительный, даже красивый, очень умный и серьезный, находивший удовольствием бывать в театре, когда я играю, но не более. Овчинина решила воспользоваться этим. У Медведева всегда был род фойе рядом с его уборной, называвшееся конторой. Там всегда стояло трюмо (единственное во всем театре), и актрисы поневоле должны были в антрактах приходить осматривать свой туалет и, конечно, встречались с избранными из публики, которым Медведев позволял вход за кулисы. Когда не надо было менять костюма, то туда прямо приходили болтать со знакомыми. Мне более чем кому-нибудь и чаще всех нужно было трюмо, но сначала я стеснялась входить, так как Овчинина и ей подобные вечно торчали там, но муж требовал знакомства с публикой, "иначе бенефисы будут пустые", а также и Медведев находил, что "дичиться публики глупо". Я стала бывать в конторе, и скоро у меня был свой кружок людей приличных, что немало возмущало моих товарок. Один из их компании уверял, что за мной ухаживать нельзя, потому что я влюблена в мужа и все ему расскажу. Этого мнения держались многие, но поклонников у меня не убавлялось, а дурного обо мне не говорили, тогда как у других были чуть не каждодневные скандалы. Вдобавок Ш. сказал раз Овчининой, что он редко встречал такое неиспорченное существо, как я, тем более в такой обстановке: "Да она и на актрису не похожа". Все это Овчинина немедленно передала мне и, как потом я узнала, с этого момента возненавидела меня.