Как-то во время вечерней репетиции (спектакля не было по случаю кануна большого праздника) я сидела на веранде ресторана и услыхала шум нескольких голосов: в ресторан входило несколько человек и между ними новое лицо (это было время выборов и акционерных собраний).
Вскоре до меня донеслись слова: все они удивлялись, почему нет спектакля, вызвали Сервье (хозяина сада), долго спорили, наконец кто-то поспешно уехал, а через несколько времени муж подошел ко мне и объявил, что эта компания предлагает Сервье 500 рублей, чтобы дать спектакль, и уже послали к полицеймейстеру за разрешением. Я ужасно возмутилась, вообразив почему-то, что они все пьяны, и сказала, что ни за что не буду играть. Муж согласился со мной. Мы пошли на сцену. Там все актеры обсуждали этот вопрос. После долгих споров пришли к заключению, что, во-первых, мы не имеем права отказаться, а во-вторых, сделаем доброе дело, так как музыканты и хористы получат за этот вечер деньги.
Разрешения полиции на спектакль не последовало, но так как в городе были друзья между собой, то предложено было дать этот спектакль в виде генеральной репетиции к завтрашнему дню. Двери закрыли, театр осветили, и мы начали одеваться, чтобы играть "Чайный цветок" перед десятью человеками. Посторонней публики быть не могло, так как никого в саду не было. Я, разозленная донельзя, вышла на сцену и дала слово мужу при малейшем шуме или жесте кого-либо из публики уйти и не продолжать роль. Я была убеждена, что эта затея кончится скандалом, и возненавидела это "новое лицо", основательно предполагая его автором этой выдумки.
Так и оказалось: это был известный Саратову помещик и всеобщий любимец, чрезвычайно симпатичный человек. Служил он директором железной дороги и жил в Петербурге. Когда приезжал в Саратов на собрания или по своим делам, то весь город веселился, так как он любил и умел устраивать беспрестанные пикники и обеды (теперь вырождающийся тип помещиков-кутил, хлебосолов).
К удивлению моему, никакого скандала не произошло, и спектакль кончился очень скоро. В антрактах мы слышали, что эти господа готовят для артистов богатый ужин. Я видела мужа в креслах, болтающего с "новым лицом", и знала, что придется ужинать или вынести сцену с мужем. Выйти из театра нельзя было, минуя веранду. Нас ждали и, поблагодарив за любезность, завели разговор об ужине: все были между собой знакомы. Муж шел мне навстречу и вел незнакомого господина. "Позволь тебе представить: Александр Петрович К." — "Очень приятно".—"А мне очень неприятно, извините,— отвечала я.— Это благодаря вам мы должны были играть на заказ, точно в балагане". Он смешался, сказал, что это все общество, не он один и что я слишком сурова... Муж вывел его из затруднения, сказав, что все это глупости и что мы идем ужинать, так как он принял приглашение Александра Петровича. Последний обратился ко мне с просьбой не обидеть его отказом, но я, несмотря на грозный взгляд мужа, отказала, отговорившись усталостью, и, сухо поклонясь, ушла домой. Муж возвратился очень поздно и, должно быть, сильно выпив. Шуберт одобрила мой поступок, и, конечно, по поводу этого была сцена. Мы только что кончили обедать, как услыхали шум экипажа под окном, муж выглянул: "Александр Петрович, милости просим". У себя в доме я не могла не сдержать себя и приняла его насколько могла приветливо, ни словом не упоминая о вчерашнем. Он справился, как я себя чувствую, и сказал, что, зрело обдумав, нашел мой упрек справедливым и сильно раскаивается, что способствовал этому спектаклю, и не знает, как заслужить мое прощение.
— Я только во время ужина узнал о вашем положении и всю ночь мучился, что волнение и усталость, когда вы рассчитывали на отдых, могли повредить вам. Простите, ради бога.
Все это было сказано самым искренним тоном, и я со смехом обещала забыть его вину. Всем стало легче, и разговор завязался. Вдруг послышался опять стук экипажа, шум в передней, и горничная вошла сказать, что человек Александра Петровича приехал по важному делу. Я велела позвать его в гостиную. "Что случилось?" — спросил А. П. "Ваша квартира сгорела и некоторые вещи, бумаги спасли".— "А Леди?" — "Отвезли к Андрею Сергеевичу".— "Хорошо, ступай, я сейчас приеду". Я поразилась этому хладнокровию и ничего не могла сказать от испуга. Пожаров я страшно боялась и не могла успокоиться до тех пор, пока не убеждалась собственными глазами, что горит не близко моей квартиры. Муж знал об этом, и когда А. П. стал прощаться, то он попросил его свезти меня до города, объяснив, в чем дело. Тот охотно согласился, и я, не придя в себя еще от испуга, села с ним в коляску. Сад Сервье был в двух с чем-то верстах от города, а квартира, т. е. дом дяди А. П., в самом центре. Конечно, начали разговор о пожаре, и он сказал, что мог беспокоиться только о Леди и бумагах. "Кто это Леди?" — спросила я. "Моя собака. Прелестное животное, я ее страстно люблю: ведь я охотник". Покуда мы доехали, я узнала, что он недавно овдовел, прожив с женою только семь месяцев, и чуть с ума не сошел от горя (его жена умерла восемнадцати лет и была замечательная красавица). Теперь ведет бесшабашную жизнь, мешая дело с бездельем, сильно играет в карты, развлекает общество, чтобы самому не скучать, и часто хандрит. В общем, бесцельная жизнь. Мне стало его жаль, и я сказала ему это. Он в самых теплых выражениях поблагодарил меня за участие, просил не смотреть на него строго (он все еще не мог забыть моего вчерашнего обращения) и сказал, что никогда еще не видел такой симпатичной женщины, как я.
— Меня в особенности поражает в вас отсутствие жеманства: вы совсем не похожи на актрису. Только отчего у вас такое грустное лицо? Это всегда так?
Я отшутилась чем-то, не найдя приличным посвящать постороннего, хотя и симпатичного человека в мои семейные отношения. Это было уже на возвратном пути. Пожар был потушен, когда мы приехали, и я подождала в коляске, пока он взял собаку. Леди действительно была прелестна: белый с черными пятнами сеттер, с шелковой шерстью и чудными умными глазами; она с шумными выражениями ласки бросилась к своему хозяину, и я предложила взять ее с собой. Мы возвратились к нам почти друзьями, и так как времени было немного до начала спектакля, то Александр Петрович подвез меня прямо к саду, взяв слово, что после театра мы будем ужинать вместе в знак полного примирения. После этого мы виделись почти каждый день до нашего отъезда в Орел.
Каждый день придумывалось какое-нибудь новое увеселение, вроде поездки на вторую станцию по железной дороге со скоростью шестидесяти пяти верст в час, причем шел только директорский вагон и локомотив. Дорога извилистая, и мы почти рисковали жизнью. Обеды в окрестностях на даче управляющего дорогой, ужины после спектакля и т. д. Все это значительно сократило последнее время нашего пребывания в Саратове и рассеяло меня, а муж был в своей сфере и не надоедал мне сценами. Очень я была благодарна Александру Петровичу за все это и рассталась с ним с сожалением.
Свободное копирование
