Но не надо думать, что вся художественная интеллигенция поддерживала революцию.
В канун событий девятьсот пятого года либеральные тенденции буквально захлестнули интеллигентскую прослойку российского общества. Уже первые грозовые раскаты 1905 года вызвали расслоение и разложение. Декабрьское восстание ничего не оставило от былых прекраснодушных рассуждений российской либеральной интеллигенции.
Вспоминаю мою первую встречу с архитектором Эйхенвальдом вскоре после подавления восстания. Чтобы яснее показать свое новое политическое кредо (в канун событий он велеречиво говорил о желанной свободе, о справедливости и демократических институтах), Эйхенвальд вытащил из изящного портфеля крохотный браунинг, хвастливо и самодовольно подбросил его на ладони и, чеканя слова, объявил:
— Теперь и мы обзавелись такими штучками. Спуску всяческим экспроприаторам не будет. Пусть зарубят это себе на носу.
Он торжествовал и грозил, с удовольствием причисляя себя к «победителям».
Мои добрые знакомые молодые архитекторы Маят, Рыльский, Гужиенко, стараясь оправдать действия правительства, видели причины народного возмущения исключительно только в факте поражения России в русско-японской войне. В общем, по их мнению, виной всему были генералы, плохо воевавшие против японцев. Основатели эстетического направления «Мира искусства» Дягилев, Бенуа, Сомов, Философов во время обострения событий выехали за границу, чтобы не утруждать себя переживаниями, связанными с развитием революции. Серов писал к Бенуа, уехавшему в Париж: «Ах ты, эмигрант! Не хочешь с нами кашу есть...»
МХАТ в начале декабря 1905 года репетировал пьесу Горького «Дети солнца». В дни Декабрьского восстания Мария Федоровна Андреева развернула в театре госпиталь для раненых бойцов революции. Московский Художественный театр в предшествующие годы поставил «На дне», «Мещан». Единодушие московского студенчества, вставшего на сторону революции, выковывалось на галерке Художественного.
Свидетельствую это, сам испытав сильное, неотразимое воздействие спектаклей Московского Художественного театра. которые я все до единого посещал в 1902—1905 гг.
Одно время на почве скульптуры я сблизился с Художественным театром. От декоратора Симова, с которым был знаком, получил задание вылепить статую Помпея для постановки «Юлия Цезаря». Здесь надо заметить, что эта бутафорская деталь привлекла к себе пристальное внимание Константина Сергеевича Станиславского. В моем присутствии он уточнял место статуи среди декораций, подчеркивая особое ее значение. Ведь у статуи Помпея происходит убийство Юлия Цезаря.