Для развлечения я раза два ходил в Малые Казанищи, где заказал себе у известного оружейного мастера Уста Омара кинжал. При этом свел я с ним довольно близкое знакомство, и за трубками у нас велись небезынтересные разговоры о политике, до которой все азиатцы большие охотники. От Омара я, между прочим, узнал тогда, что между Шамилем и Гаджи-Муратом произошла серьезная ссора, разразившаяся чуть не междоусобной войной. Дело в том, что когда Гаджи-Мурат возвратился из Табасарани с остатками разбитой партии, Шамиль остался весьма недоволен и выразил это при многих посторонних, чем Мурат, конечно, оскорбился. Затем к Шамилю прибыли несколько табасаранских мулл и старшин, жалуясь на Гаджи-Мурата, что он их возмутил, подвел под русское нашествие и разорение, не оказав обещанной поддержки, что таким образом они, не принося делу мюридизма никакой пользы, совершенно напрасно только потеряли много людей и вообще сильно пострадали (кстати, эта депутация -- хороший пример смирения и покорности, только что заявленных табасаранцами! Вот так действовали все кавказские туземцы-мусульмане).
Шамиль еще более озлился, сменил Гаджи-Мурата с наибства и потребовал от него представления всей награбленной в набеге добычи. Тот послал ему часть денег и драгоценных вещей, взятых в Буйнаке у брата шамхала, как говорили, до четырех тысяч рублей, от выдачи же остального отказался. Имам, не привыкший к непослушанию, отправил несколько сотен своих мюридов наказать ослушника и обобрать его дотла, но Гаджи-Мурат поспешил уйти из Хунзаха, где ему неудобно было защищаться, в другой небольшой крепкий аул -- Бетлагач и собрал около себя несколько сотен человек приверженцев. Дошло до перестрелки, и шамилевские мюриды, потеряв несколько человек, должны были уйти ни с чем. Дело грозило разыграться серьезное, и последствия могли оказаться для дела мюридизма плачевные. Это поняли многие из главных сподвижников имама, особенно весьма влиятельный в горах наиб Кибит-Магома, и поспешили своим посредничеством унять гнев Шамиля, готовившегося уже к решительным мерам. Посредники настояли на прекращении ссоры. Но Гаджи-Мурат не мог не понимать, что с этой минуты его значение пало и жизнь его будет в постоянной опасности. Он обратился к Шамилю с просьбой позволить ему переселиться в Чечню, вероятно, полагая, что среди чеченцев труднее будет найти людей, готовых из преданности имаму посягнуть на его жизнь. Шамиль не согласился на его просьбу. В горах по этому поводу разнесся слух, что Гаджи-Мурат собирается бежать к русским.
Все эти сведения были чрезвычайно интересны. Я, однако, заявил Омару свои сомнения насчет возможности измены Гаджи-Мурата делу мюридизма, тем более что в горах он был один из виднейших, известнейших предводителей, пользовался большим почетом, а перейдя к русским, должен был бы поселиться где-нибудь в России и доживать век незаметным человеком, без всякой деятельности, что не могло соответствовать его самолюбию и джигитским наклонностям. Я даже сомневался в серьезности самой ссоры, потому что Шамиль, со своей стороны, не так легко решился бы лишиться навсегда содействия такого смелого и опытного человека, единственного, можно сказать, успешно действовавшего против нас наиба.
Омар был того же мнения и не хотел верить, чтобы Гаджи-Мурат передался русским, которые могут и повесить его за многократные набеги и разорения.
Свободное копирование
