1642
Принц Фома, прежде состоявший на службе у испанцев, в этом году покинул их, чтобы примкнуть к армии нашего короля, которой командовал герцог де Лонгвиль. Объединившись, оба военачальника решили, пока не завершилась кампания, начать осаду нескольких крупных городов. Осада Новары была предложена принцем Фомой, когда стало известно, что у этого города нет сильного гарнизона, - и войска двинулись туда. Но обложные дожди замедлили наступление, испанцы получили достаточно времени, чтобы стянуть к городу подкрепление, и нам ничего не оставалось, как переменить планы.
Герцог де Лонгвиль дал своей армии передохнуть в Азильяно, затем форсировал реку По в виду Казале и направился к Тортоне - городу в Миланском герцогстве, неподалеку от границ Генуи и герцогства Пармского. Сроки кампании приближались к концу, и лишь надежда быстро овладеть Тортоной побудила начать эту осаду. Сам город вскоре был занят, однако его цитадель, оборонявшаяся пятью бастионами и вдоволь обеспеченная припасами, могла продержаться несколько дней. И хотя мы не располагали всем необходимым для длительной осады, но не захотели бросать предприятие, в которое уже ввязались. Скоро в лагере стал ощущаться недостаток провианта - армии угрожала гибель, если бы господин Ле Телье, наш интендант, не приложил все силы, чтобы добыть хлеба. Мало оставалось также пороха и пуль, и солдаты лишний раз предпочитали не палить из своих мушкетов.
В этих условиях неприятель сумел приблизиться к нам на четверть лье. Мы начали укреплять позиции, однако противник завладел высотой, которую нам не удалось отстоять из-за нехватки войск. Тогда наши отряды выдвинулись навстречу, и хотя такой маневр знает мало примеров, в этот раз он, по счастью, увенчался успехом: враги, пришедшие в смятение от того, что мы не обороняемся, а наступаем, отошли после короткой стычки.
Спустя несколько дней они прислали на выручку осажденным четыреста человек. Это посеяло среди нас глубокое уныние, и кое-кто даже открыто заговорил, что пора снимать осаду. Но я отнюдь так не считал.
Было понятно, что господин де Лонгвиль сомневается, ибо все, кто его окружал, настаивали на отступлении. Тогда я позволил себе дерзость заявить, что придерживаюсь совершенно противоположного мнения: ведь, отступив, он рискует омрачить славу королевского оружия, а также свою собственную, - я же убежден, что благодаря нашей стойкости мы сумеем с честью выйти из этого большого и сложного предприятия; у меня хороший полк, ищущий лишь возможности отличиться в чрезвычайных обстоятельствах, чтобы снискать его похвалу, и я смиренно молю сделать именно тот шаг, который представляется наиболее трудным.
Услыхав мою речь, господин де Лонгвиль так обрадовался, что несколько раз обнял меня и сказал: ему, как и мне, тоже претит отступление, и есть одна демилюна, захват которой он поручает мне, раз уж я жажду военной славы.
Я вышел, чувствуя себя счастливейшим человеком на свете и, собрав своих офицеров, передал им все, о чем говорил с командующим, а также приказ, только что полученный от него; те остались очень довольны, словно услышали долгожданную весть, и поблагодарили меня за доверие, которое я им оказал.
Сразу же я начал необходимые приготовления и ночью атаковал демилюну. Неприятель дрался отчаянно, но мне все же удалось овладеть укреплением и надежно закрепиться. В этом бою я потерял многих солдат, шестнадцать сержантов и несколько заслуженных офицеров. На следующий день - день моего триумфа! - господин де Лонгвиль явился на мои позиции, горячо обнял меня и воздал множество похвал моему полку. Это предприятие решило исход осады - оно позволило саперам приблизиться вплотную к стенам цитадели, которая спустя восемь дней была вынуждена сдаться.
Свободное копирование
