Осенью вернулся к мотиву озими - "зеленей", а в октябре и ноябре опять взялся за натюрморты. Первый я принялся писать в тот момент, когда дневной свет начинает гаснуть, но сумерки еще не наступили. В эти недолгие минуты огонь еще не светит, а кажется только цветом. Я взял кусок стола, накрытого скатертью, с самоваром серебряного тона, несколькими вазами с вареньем, стаканом и кружкой; огонек в нижней части самовара еще не горел, но уже давал о себе знать красноватым цветом. Я посадил за столом, с чашкой в руке, старшую племянницу Николая Васильевича, Валю. Меня занимала главным образом игра хрусталя в вечереющий час, когда всюду играют голубоватые рефлексы.
Но эта полунатюрмортная вещь была только подготовительной к следующей за ней. Весь ноябрь я писал тот же стол, накрытый для обеда, со всеми тарелками, приборами и хрусталем. Посредине стола - ваза с пышными лимонно-желтыми хризантемами, выбранными для меня И.И.Трояновским у Ноева. Я давно уже подбирался к хризантемам, и хорошие экземпляры этого цветка ускорили появление картины. "Хризантемы" удались лучше всех других сложных натюрмортов; кое в чем они, пожалуй, лучше римского "Утреннего чая".
Приехавший в Дугино В.О.Гиршман купил картину у меня «на корню» уплатив самую большую сумму, какую мне до того времени доводилось получать. Позднее Мещерин сознался мне, что ему ужасно хотелось ее иметь, но он ни словом не заикнулся, боясь, что я опять вздумаю ее дарить. На выставке Серов и Остроухов всячески убеждали Гиршмана уступить «Хризантемы» Третьяковской галерее, на что он не согласился, ища подкрепления у меня. Я поддержал его. Сейчас картина все же попала в Галерею.
Свободное копирование
