В апреле я написал этюд комнаты в деревянном доме, с игрой солнечных рефлексов на желто-розовых сосновых стенах, и занавеской, шевелящейся от весеннего ветра. Ее купил на выставке И.А.Морозов, из собрания которого она перешла в Пермский музей. Это ярко выраженная импрессионистическая живопись.
Еще чистокровнее импрессионизм проявился в натюрморте, написанном мною в мае 1905 года, на том же рояле, на котором я писал за год перед тем «Цветы и фрукты».
Снова я увидал на рояле корзину, на этот раз круглую, плотно наполненную незабудками, походившими на какую-то плюшевую, дивного бирюзового Цвета материю. Рядом стоял в белом кувшине букет белой и лиловой сирени. Я- бросил подле на рояль еще ветку сирени и принялся писать "Сирень и незабудки", известную картину Русского музея. Она имела исключительный Успех у художников и публики; в музее ее вечно копировали, почему редко можно было подойти к ней вплотную.
Когда я ее окончил, приезжавшие в Дугино художники ее очень хвалили, по всей видимости, искренно и от души, мне же она показалась скучной и суховатой по выполнению, а главное, слишком механической в своем дивизионизме, лишенной того живописного нерва, который один вносит в художественное произведение подлинно животворящее начало. Правда, я отдавал себе отчет в том, что нельзя передать целую копну таких миниатюрных цветов, как незабудка, в которых переливаются голубые, синие, сиреневые, розовые, зеленые и желтые краски, одним обобщающим тоном; сама фактура цветка диктовала фактуру живописи, но все же в результате получилась иллюзорность не чисто живописного порядка, а порядка фотографического, мне всегда ненавистного.