Из этюдов учеников одни малявинские не казались рядом с репинскими ублюдками: недоносками были сомовские, слюнявыми казались вещи Щербиновского, корректными по рисунку, но скучными и безжизненными были бразовские. Но Браз имел хоть знания, явно не доставшиеся всем нам. В этом я убедился весной 1896 года, когда в Петербург приехал финляндский художник Эдельфельт, живший в Париже, где он получил известность своим портретом Пастёра. В Петербург его выписали для портретов царя и царицы.
В начале апреля он зашел в мастерскую Репина. Приехавший из Одессы передвижник Н.Д.Кузнецов просил его попозировать ему для портрета, и Эдельфельт приходил туда на сеансы. Сеансов было много, а толку мало: портрет никак не выходил, был скучен и, главное, не похож. Браз, стоявший около меня, толкал меня рукой и, прищурив один глаз, показывал другим и поднятой бровью на толстого Кузнецова, с которого нещадно лил пот.
Сеанс кончился, Эдельфельт встал и, подойдя к мольберту, пожал плечами и сказал по-французски, обращаясь к Кузнецову:
- Мосье Кузнецов, ведь надо же построить голову, а то глаза перекосились и нос сдвинулся. Посмотрите.
И он показал ему перекошенные места и снова сел на стул.
Кузнецов принялся поправлять, но окончательно запутался и густо покраснел. Эдельфельт опять сошел и, посмотрев на сделанные поправки, сказал Бразу:
- Покажите ему, ведь вы же умеете рисовать и знаете, как строить голову. И он еще раз сел, ожидая, пока Браз покажет Кузнецову по натуре, что и где тот наврал.
Этот эпизод, случайным свидетелем которого я оказался, был последней каплей, переполнившей мое академическое сидение. Как? Если ничего не умеют такие передовые художники передвижничества, каким мы до тех пор считали Николая Дмитриевича, автора "Ключницы", портретов В.Васнецова и Чайковского, художника-помещика и барина, ежегодно ездившего в Париж и имевшего у себя в Одессе целую галерею картин известнейших тогдашних западноевропейских художников, то какова же цена остальным, еще слабейшим, еще менее умеющим, чем он? И каким образом репинский ученик, два года проучившийся в Мюнхене, умеет больше знаменитого Кузнецова?
Было от чего впасть в отчаяние. Решение мое было непоколебимо: за границу, за границу!
Все, что у меня накипело, я высказал Грюнбергу и Луговому. Оба мне горячо сочувствовали и обещали помочь. Поговорил по душам и с Марксом, объяснив ему, что чем больше я буду уметь, тем выгоднее это будет для Нивы". Все быстро уладилось, и надо было только найти форму нашим Добровольным договорным отношениям. С помощью Юлия Осиповича и она была найдена. С момента выезда за границу я должен был получать по сто Рублей в месяц в течение двух лет. За это я обязывался писать для "Нивы" статьи о западном искусстве и до поры до времени исполнять необходимые для Журнала рисунки, плакаты и т. п.
Свободное копирование
