Состав учеников был значительно иным, чем в старой Академии. Здесь было много студентов разных высших учебных заведений, были военные, юные и пожилые, даже старые. Много было женщин. Значительная часть явилась из провинциальных школ - из Киева, Саратова, Воронежа, Тифлиса, Риги, Пензы.
На первых же порах заметно выдвинулись: киевлянин Мурашко, погибший в начале революции от какой-то случайности, талантливый живописец-портретист; Н.К.Рерих, К.Ф.Богаевский, В.Е.Пурвит, А.А.Рылов, поступившие позднее в мастерскую Куинджи; женщины - О.Л.Делла-Вос, Е.М.Мартынова, написанная впоследствии Сомовым под видом "Дамы в голубом" и вскоре умершая от туберкулеза, А.П.Остроумова, перешедшая в граверную мастерскую Матэ.
Из "старичков" - учеников старой Академии, унаследованных новой, - резко выделялись своими блестящими талантами Д.А.Щербиновский и Ф.А.Малявин.
Поступив в 1891 году в старую Академию, Щербиновский большую часть дня проводил в мастерской Чистякова, систему которого постиг во всех ее мельчайших изгибах. Но по натуре живописец, а не рисовальщик, он ориентировался на французов, а не на Брюллова и болонцев, как Чистяков, почему его собственное искусство не имеет с виду ничего общего с чистяковскими установками. Он не подражал определенным французским художникам, хотя имел среди них нескольких любимцев: Даньяна-Бувре, Луиджи Луара, Добиньи, Труайона. Французов он воспринимал главным образом сквозь призму Константина Коровина, которого ценил выше всех русских художников. Он сажал у себя в комнате таких же девиц, в длинных бело-розовых или беловато-голубых платьях, - на кушетке, у окна, на стуле, у мольберта, - каких писал в Париже Коровин. Он писал их в такой же дымчато-серебристой гамме, стараясь имитировать даже его мазок.
Все это было талантливо, интересно и для Петербурга невиданно, почему имело большой успех в академических кругах. Щербиновский единодушно был признан самым ярким талантом Академии 1893-1894 годов; от него ожидали необычайного в будущем. Блестящий оратор, он гипнотизировал студенческую аудиторию во время выступлений против казенных порядков и был всеобщим любимцем. Время показало, что чего-то самого существенного и нужного ему все же недоставало, что он обманул надежды друзей и поклонников. Он просто оказался менее даровитым, чем все его считали, сам же он до конца жизни, уже в Москве, отдавшись педагогической деятельности и еле принимаемый на выставки, считал себя недооцененным, непонятым и даже прямой жертвой интриги завистников. Он был не прав, ибо завидовать ему уже давно не было никаких оснований.
Мы с ним жили в дружбе, снимая около года вместе одну комнату. Он был очень музыкален, недурно играл на виолончели, и у нас в комнате часто устраивались квартеты, в которых иногда первую скрипку играл Г.В.Чичерин - студент университета, впоследствии народный комиссар иностранных дел.
К Щербиновскому приходили многие художники-москвичи, приезжавшие в Петербург во время устройства передвижных выставок, и я с ними со всеми перезнакомился. У них бывали кроме моих старых знакомых Архипова и Иванова Аполлинарий Васнецов (брат Виктора), Константин Коровин и Серов, которых я впервые тут узнал.
В то время Щербиновский очень увлекался видами из нашего окна на Неву, написал по крайней мере десять этюдов белых ночей, с пароходиками и дымами. Это было, пожалуй, лучшее из всего, что он когда-либо написал. Его программа на заграничную поездку - небольшая по размерам картина на сюжет из судебно-адвокатской жизни - была неудачна и всех разочаровала, хотя и принесла ему поездку, на которой настоял Репин, очень его любивший.
Свободное копирование
