С окончанием летней навигации мой вольнонаемный шеф уехал до весны домой в Игарку. Меня оставил вместо себя — исполняющим обязанности начальника КБ.
Приближалась зима, дни стали совсем короткими. Вскоре наступила полярная ночь. В соседнем отделе работала симпатичная девушка Лена. Худенькая, с короткой стрижкой и непокорной каштановой челкой. Она недавно приехала в Заполярье по комсомольском призыву. Лена стала часто заходить к нам в КБ. То угостит чем-нибудь, то просто поболтает...
Стали подшучивать, что зачастила она к нам из-за меня. А шутки эти были опасными. За связь с зеком для нее: исключение из комсомола и высылка на Большую землю — так здесь именовалась остальная не заполярная территория страны. Меня за связь с вольнонаемной женщиной отправили бы в штрафной лагпункт. Все это я знал и упорно сохранял между нами деловую дистанцию.
Иногда мне приходилось задерживаться на работе. Случайно или преднамеренно Лена задерживалась тоже. Однажды, когда мы оба задержались, началась «черная пурга» — ураганный ветер и сплошная снежная карусель.
Были случаи, когда такая пурга сметала с дороги колонну заключенных вместе с конвоем. Находили их уже мертвыми. Правда, в последние годы «черные пурги* стали помягче, но все равно в одиночку передвигаться было опасно, а порой и не под силу. Ветер сбивал с ног и стаскивал с дороги. Мы с Леной хотели переждать, но пурга не унималась. Идти было рискованно, но и остаться вдвоем, возможно, на всю ночь — не менее опасно. Мы хорошо это понимали, а потому решили идти.
Едва ступили за порог, на нас обрушился неистовый снежный смерч. Ничего не было видно, кроме сплошной снежной пелены, настолько плотной, что нельзя было разглядеть даже ладонь вытянутой руки (отсюда и название — «черная пурга»). Идти против ветра вообще было невозможно. Тогда мы стали лицом друг к другу, прижались щекой к щеке, обхватив друг друга, как борцы, начинающие схватку. Только так можно было, пусть медленно, но продвигаться. Один шел спиной вперед, другой направлял его и подталкивал, помогал преодолевать напор ветра.
Но вот сильнейшим порывом нас сбило с ног и потащило с дороги вниз под откос. Я не сумел удержать Лену и тут же потерял ее из виду. А меня все волокло, пока на пути не возникло препятствие. В него я и уперся. Это оказался перевернутый ковш для транспортировки расплавленных шлаков. По размеру и форме он отдаленно напоминал кремлевский Царь-колокол. Сходство усиливалось еще и тем, что край у ковша, так же как и у колокола, был отбит.
Совсем рядом я услышал голос Лены и очень обрадовался. Если бы не это препятствие, неизвестно, чем бы все кончилось. Ураган усиливался. Мы разгребли снег и через пролом вползли под ковш. Отверстие вскоре занесло снегом. Снаружи неистовствовала пурга, а здесь было почти тихо. Только ковш глухо гудел под ее бешеным напором.
Было даже тепло — или, может быть, это нам показалось. Я сбросил варежки, Лена расстегнула шубку. Радуясь, что уцелели, да и не только поэтому, мы крепко прижались друг к другу. До сих пор, встречаясь ежедневно в КБ, мы старались держаться на расстоянии. Между нами как бы была протянута колючая проволока, обозначение зоны, и мы ни за что не решились бы перешагнуть через нее. А здесь, в этом тесном замкнутом пространстве, в кромешной тьме, преграды, разделяющие нас, вдруг исчезли. Мы почувствовали себя свободными и нежданно счастливыми... Разъяренная стихия, едва не погубившая нас, неожиданно стала нашей союзницей. Промерзшая земля, на которую мы опустились, оказалась нашей жаркой постелью...
Не знаю, сколько прошло времени, пока мы снова вернулись в реальность. Я чувствовал себя безмерно виноватым, ведь для Лены это было впервые...
Нет, поистине непознаваема женская натура и непредсказуемы поступки. Может быть, это было проявление великого женского милосердия, способности к самопожертвованию. Так когда-то добровольно шли в Сибирь на лишения и муки жены декабристов... Словно прочтя мои мысли, Лена сказала:
— Не казни себя, я ни о чем не жалею...
Потом нам пришлось довольно долго разгребать снег. Наконец удалось выглянуть наружу. Пурга почти стихла. Было все еще темно, в Заполярье зимой не бывает рассветов. Нам очень не хотелось покидать это убежище. Оно сначала защитило нас от пурги, а потом стало сообщником нашей тайны.
— Вот бы захватить этот колокол с собой и установить в укромном месте. Мы бы всегда с тобой сюда приходили... — пошутил я, чтобы хоть как-то смягчить горечь и грусть неизбежного расставания.
— А потом мы установили бы его в саду нашего будущего жилища, в память о сегодняшнем дне, — осторожно добавила она.
Незаметно мы подошли к краю зоны. Дальше для меня путь был закрыт. Лена пошла домой одна. Я вернулся в лагерь.
Свободное копирование
