33. Ворота в Ледовитый океан — морской порт Дудинка
Дудинский припортовый лагерь среди лагерей ГУЛАГа был не худшим. От разгрузки речных и океанских судов зекам что-нибудь да перепадало, а потому не было такой острой уничтожительной зависимости от лагерной пайки хлеба и миски баланды.
Нас собрали в помещении клуба, и начальник по режиму долго говорил об обязанностях каждого зека. О правах, разумеется, — ни слова! Затем перешел к призывам — добросовестно трудиться на благо нашего социалистического... И, наконец, показали какой-то старый фильм.
Бригада, в которую я попал, работала на погрузке сплавного леса — «баланов». Этот лес, заготовленный заключенными в сибирской тайге, по многочисленным протокам попадал в Енисей. Дальше он плыл по реке на Север, в Игарку и Дудинку, в виде огромных плотов. В порту плоты разбирали и баграми вытаскивали бревна на довольно крутой берег. Работа требовала немалой физической силы, ловкости и сноровки. Толстые, в обхват, бревна, тяжелые от воды, часто срывались и устремлялись вниз. Не успеешь отскочить — в лучшем случае покалечит. Эта работа считалась самой тяжелой и опасной. Поживиться здесь было нечем. Истощенному лефортовскими допросами и этапами, мне такая работа оказалась не под силу. А тут еще началась цинга. На теле появились темно-лиловые пятна, начали опухать ноги и руки, замедлилась реакция.
И опять своеобразное везение. Бревно, перекатившееся через меня, оказалось не таким уж толстым... Всего месяц провалялся в санчасти. За это время познакомился с инженерами-зеками, работающими в конструкторском бюро порта. Туда как раз требовался конструктор-чертежник.
КБ находилось в общей охраняемой зоне, примыкающей к лагерю, и на работу мы ходили без конвоя. Работали там вольнонаемные и зеки. Я быстро освоился с относительно новой для меня профессией и флотской терминологией. Помогло и знакомство с иностранными языками. Значительная часть технической документации была на английском и немецком языках. Вольнонаемное начальство часто обращалось ко мне за консультацией.
Я с головой ушел в работу, забывая порой, что нахожусь в заключении. Побывал почти на всех кораблях, приписанных к Дудинскому порту. Знал многих капитанов и главных механиков. Каждый раз, вступая на палубу корабля, испытывал подобие пьянящего чувства свободы, как свежее дуновение ветра. Наверное, потому, что акватория порта была вне лагерной зоны. Водный простор в отличие от земли ВОХРа[1] пока еще не сумела опутать колючей проволокой.
Время от времени в лагерь поступало пополнение — караваны барж с заключенными. Одна из барж села на мель. Ее оставили до прихода буксира. Время шло, а помощи все не было. В радиорубку порта стали поступать тревожные радиограммы. Поначалу на них не очень обращали внимание — подумаешь, села на мель, не тонет же... Радиограммы продолжали поступать. Это уже были сигналы бедствия: «Ускорьте присылку буксира, формуляры (так условно в радиограммах именовались заключенные) — начинают портиться»... Когда наконец злополучную баржу приволокли в порт, «формуляры» из трюма вытаскивали на носилках. У многих из них лица были прикрыты шапками.
Свободное копирование
