На одном допросе, на котором Жолкевич винтил меня самым безжалостным образом, Котляревский спас меня от этого мучителя. Дело было вот в чем.
Перед моим арестом пришел в редакцию какой-то юноша. "Возьмете вы статью об Успенском из Парижа?" — спросил он меня.— "Возьмем, если подойдет", — ответил я. Вот и весь наш разговор. Затем дня через два пришла рукопись об Успенском (из-за границы) и при ней письмо, подписанное Тилло. Письмо не было именным и начиналось так: "Господин редактор!" — И сверху было приписано: "Н. В. Шелгуйову". Рукопись была от Тихомирова, и письмо тоже от него. И я отправил рукопись в типографию для набора на июньскую книжку. Но так как Жолкевич производил следствие "доскональное" и дорывался до корней (вероятно, надеясь получить полковника), то, кроме конторских книг, он вытребовал из типографии и все рукописи на июньскую книжку. (Жолкевич совсем очистил редакцию и контору: у него были все книжки "Дела" с 1881 года, все конторские и редакционные книги и все рукописи.) Было, впрочем, ясно, что в аресте рукописей на июньскую книжку был не без греха Паршеков (наш конторщик и секретарь). Паршекоз не был доносчиком, но его просто запугали. И из трусости он представил Жолкевичу и письмо Тилло. Допрос. "Рукопись об Успенском Тихомирова?" — спрашивает Жолкевич. "Нет, не Тихомирова", — отвечаю я.
— Ну полноте.
— Да ведь эта рукопись подписана Тилло.
— Но ведь она не Тилло, а Тихомирова.
— Чтобы я мог с точностью сказать, что рукопись Тихомирова, я должен иметь несомненные данные.
— Однако в письме говорится: "...ожидаемая редакцией статья".
— Действительно, эта фраза может возбуждать вопросы; но мне думается, что Тилло, или кто бы там ни был автор статьи, мог слышать, что статьи об Успенском ожидаются редакцией, но из этого еще ровно ничего не следует. Теперь об Успенском можно ожидать много статей, потому что выходит полное собрание его сочинений, мог написать эту статью и Тихомиров, и я все-таки не имею основания утверждать, что статья написана им. Все статьи Тихомиров писал своей рукой, письма тоже; а эта рукопись и письмо при ней написаны рукой мне незнакомой, и письмо подписано Тилло. Какое же я имею основание сказать, что рукопись Тихомирова?
— Ну да ведь вы настолько опытны, что можете сейчас же угадать по слогу.
— Не совсем так. Расскажу вам такой факт.
И я рассказал, как, находясь в Ницце, я одну статью в "Деле", подписанную "М. А.", принял за статью Антоновича, а она была написана Протопоповым.
— Все-таки невозможно, чтобы вы не догадались, что статья от Тихомирова...
Котляревский, присутствовавший при допросе, конечно, понимал, что мы с Жолкевичем говорим "на разных языках", и прекратил его допрос, заметив, что действительно у меня не было оснований считать статью об Успенском статьей непременно Тихомирова. Может быть, я и не совсем прав, приписывая заступничество и мягкость Котляревского либеральничанью. В Киеве при политических допросах он стяжал себе славу жестокого и беспощадного следователя и никаким либерализмом не отличался. Весьма вероятно, что со мной он держал себя иначе, потому что видел, как нелепо обвинение по 250 ст. Но, однако, думаю, что, и видя нелепость, Котляревский оказался бы последовательнее, если бы держал себя вполне официально, не высказывая своего неодобрения запрещению "Отечественных записок" и не делая намеков, что мой арест зависит не от него и не от Плеве (а от Толстого) и что мое заключение должно смягчить, как очистительная жертва, какого-то невидимого Аримана, который иначе не успокоится. Дело принимало такой вид, что Котляревский являлся моим защитником и спасал тем, что выдерживал меня в тюрьме. Впрочем, может быть и то, что Котляревский, человек литературного образования, производя следствие над литературным делом, старался и держать себя литературно.
Свободное копирование
