27.06.1884 С.-Петербург, Ленинградская, Россия
<АРЕСТ И ВЫСЫЛКА 1884 года>
<1>
В среду, 27 июня, я отправился в редакцию — это был мой последний редакционный день. Кончив занятие, я вместе с Вольфсоном и новым переводчиком, которым он хотел заменить наших прежних заграничных переводчиков, пошли обедать к Палкину. С А. М. Скабичевским я переговорил окончательно накануне, и теперь мне хотелось кончить с Вольфсоном. Я говорил ему уже ранее, что считаю себя лишним в редакции, и теперь повторил ему еще раз то же самое. "Может быть, вы гнушаетесь работать со мною?" — сказал мне Вольфсон. Это "гнушание" было не совсем точным да, пожалуй, и не совсем уместным выражением, особенно оно было неуместно в устах Вольфсона, принадлежащего к числу тех честолюбивых и тщеславных евреев, которые не любят замешиваться в толпе и протираются вперед на локтях. Я ответил, что гнушаться им не гнушаюсь, но при новых условиях в редакции мне будет не совсем удобно быть, что я измучен и хотел бы отдохнуть и, оставляя редакцию, желал бы, однако, сохранить за собою ведение "Домашней хроники". Так и порешили, что я оставляю редакцию, Скабичевский вступает в нее и "Домашняя хроника" остается за мной.
Разговор наш вертелся, конечно, на "Деле". Было ясно, что над ним носится что-то зловещее; но в чем оно заключается — никто не знал. Толстого в Петербурге не было, Феоктистова тоже. Адикаевский, по обычаю, двуличничал, но вел свою линию, то есть действовал так, чтобы угодить начальству. В прошении, которое подал Вольфсон, Адикаевский заставил его написать, что редакция "Дела" будет изменена, эмигранты участвовать не будут и направление журнала будет совершенно изменено. Я, к сожалению, забыл подробности этого любопытного документа, копию с которого Вольфсон носил в своем бумажнике, но и сам Вольфсон стыдился своего предательства и смотрел на свою подписку как на военную хитрость. Ему очень хотелось сделаться хозяином толстого журнала, и для этого он соглашался на всевозможные подписки, с тем чтобы потом их не исполнить. Вольфсону, вероятно, казалось, что он поступает, как Галилей. Но в Главном управлении в нем видели "жида", а по "народной политике" журнал должен был принадлежать русскому. Для журнала беда заключалась не в том, что Вольфсон "жид", а в том, что, не говоря уже о Благосветлове, но и в сравнении с Станюковичем, Вольфсон был просто нравственный и умственный карапузик. С первого появления Вольфсона в редакции было ясно, что журналом он управлять не может: у него не было ни политического, ни литературного воспитания и ни на волос художественного чутья. При этом Вольфсон был самонадеян и заносчив и принимал тон начальника; Федору (наш рассыльный) Вольфсон кивал головой, как генерал, а секретарю кланялся приветливо и более дружески, но не давал руки. Все это было очень глупо и совсем не в обычае.
<АРЕСТ И ВЫСЫЛКА 1884 ГОДА>
Незаконченный очерк. Публикуется впервые по автографу, хранящемуся в Институте русской литературы АН СССР (Пушкинский дом) {ИРЛИ, Отдел рукописей, ф. 266 (архив "Русского богатства"), оп. 2, ед. хр. 702.}.
Рукопись черновая, занимает семнадцать листов разного формата. Состоит из двух фрагментов. Ни один из них не имеет названия. Второй фрагмент не завершен.
В настоящем издании текст очерка воспроизводится в последнем чтении рукописи с приведением в примечаниях наиболее значительных зачеркнутых отрывков.
Фрагменты написаны, как явствует из текста, 27 ноября 1884 года и в апреле 1885 года. Оба они должны были войти составной частью в воспоминания "Из прошлого и настоящего", как это видно из письма Шелгунова к Михайловскому от 1 декабря 1884 года (см. подробнее на стр. 30 и 413). Воспоминания написаны по горячим следам недавних событий -- в письме к Михайловскому Шелгунов сообщал: "Работаю по урокам: каждый день страничку" {Там же, арх. Н. К. Михайловского, ф. 181, оп. 1, ед. хр. 763, л. 34 об.}. В части, касающейся ответов его на допросах, мемуары почти дословно воспроизводят текст письменных показаний Шелгунова {ЦГИА, ф. 1405, оп. 85, 1884 г., ед. хр. 10922, лл. 24--26 об}.
25.01.2025 в 19:01
|