Из прошлого и настоящего - 66

 Что случилось бы с Кельсиевым, если бы он добрался до Ситхи, конечно, никто не знает; но Кельсиев до Ситхи не добрался, а добрался только до Плимута. Здесь он, забыв и Ситху, и российско-американскую кампанию, порешил сделаться эмигрантом. Он явился к Герцену, который принял в нем самое живое и теплое участие и сильно отговаривал его от эмигрантства. "Не закрывайте себе дороги к возврату, не изведав жизни на чужбине", — говорил Герцен, сам горьким опытом изведавший оторванную от родного жизнь, но Кельсиев упрямо стоял на своем. Он хотел учиться, работать, но не дома, хотя дома для каждой силы нашлось бы довольно работы. Нечего было делать. Пришлось спасать человека хоть от голодной смерти, потому что у Кельсиева не было ничего; положение его было тем ужаснее, что с ним были жена и маленький ребенок. Герцен достал ему корректуру Священного писания, издаваемого по-русски лондонским библейским обществом, а затем передал ему массу рукописей о русском расколе, присланных к нему в разное время из России. Это была работа совсем в духе Кельсиева, и он ушел в нее с головой и руками, увлекаясь идеями и учением молокан, духоборцев и т. д. В короткое время он разобрал рукописи и издал "Сборник о расколе"[1], напечатанный в Лондоне у Трюбнера (шесть частей, 1860—1863). Теперь этот "Сборник" имеет только историческое значение, но тогда он вводил русское образованное общество в раскольничий мир, никому не ведомый, разве чиновникам министерства внутренних дел. Вслед за появлением "Сборника" Кельсиева и у нас вышло разрешение печатать о расколе, и, таким образом, Кельсиев первый снял таинственное покрывало с одного из наиболее загадочных явлений русской жизни и сделал для общества доступным знакомство с ним. Кельсиев предпринял и другую работу, но она ему не удалась: перевод с еврейского на русский Библии. Работу эту он, кажется, и не кончил[2].

 Вопрос о расколе, как и все остальные вопросы русской жизни, ведет свое начало с шестидесятых годов. Конечно, он существовал и ранее, да только не в таком виде. До шестидесятых годов общество знало о расколе только по романам Зотова и Масальского, а для правительства раскол служил наковальней, на которой оттачивались и испытывались меры нетерпимости и преследования. Теперь наступила пора, когда на раскол взглянули как на общественное явление и сделали первые попытки для его объяснения и идейного освещения. При тогдашнем преимущественно политическом настроении и объяснение расколу давалось тоже политическое. В нем видели как бы религиозное казачество. Шестидесятые годы выработали и в правительстве более терпимости по отношению к раскольникам (правда, не всех сект), но это случилось несколько позже. В то же время, о котором я говорю, и для правительства, и для политически настроенной части русского общества раскол служил ареной для демонстраций, которых уж никак нельзя было назвать мирными. К этому же времени созрело и польское восстание, вожаки которого и в России и за границей думали встретить существенную поддержку как в политически настроенной части русского общества, так и в раскольниках, по мнению многих представлявших солидную силу, если суметь привести ее в движение. Предполагая верным политическое происхождение раскола, следовало допустить и верность этого расчета. Раскольников всех сект считали тогда миллионов десять. Конечно, это была громадная сила, и расчет на нее оказался бы верным, если бы в расколе было действительно то, что в нем хотели видеть. Хотя при тогдашнем политическом возбуждении и это толкование, и этот расчет были логической неизбежностью (теперь происхождение раскола объясняют уже церковным неустройством), но действительность не оправдала ожиданий и дала другие результаты.

 Кельсиев изданием "Сведений о раскольниках" приобрел такую известность, что стал маленьким центриком и, во всяком случае, представлялся известной силой, которую нельзя было оставить без внимания. И вот в начале 1862 года эта самая "сила" оставляет Лондон и с турецким паспортом является сначала в Москве, а потом и в Петербурге, чтобы завести и устроить прочные связи с раскольниками. Для подобного предприятия требовалась большая смелость.