Как и кому пришла мысль издавать артельный журнал, не припомню, но в 1861 году образовалась такая артель все из молодых писателей, и после разных совещаний было порешено приобрести "Век" от П. И. Вейнберга. Пайщиков набралось тридцать два человека. Тут были Г. З. Елисеев, Щапов, А. Потехин, Н. и А. Серно-Соловьевичи, А. Н. Энгельгардт, Стопановский, Курочкин (остальных помню без уверенности). Каждый пайщик должен был внести сто рублей. Редактором единогласно был избран Г. З. Елисеев, у которого (он жил тогда на Литейной, близ Невского) и собирались раз или два раза в неделю все пайщики. Скажу несколько слов о двух выдающихся пайщиках нашей артели, потому что говорить о них едва ли представится еще случай, — о Г. З. Елисееве и Щапове.
Подробности жизни Григория Захаровича Елисеева мне известны недостаточно точно, да не в них и дело. Последнее время до приезда в Петербург Григорий Захарович был профессором русской истории в Казанской духовной академии. Из воспоминаний Шашкова я знаю, что рациональное, живое слово Г. З. Елисеева среди царившей до него схоластики уже прокладывало путь новому умственному движению и создавало новое направление. Шашков, слушавший Григория Захаровича в Казанской академии, считал себя многим ему обязанным. Г. З. Елисеев принадлежит к людям редкого ума, тонкого, проницательного, понимающего вещи и людей в самой их сущности, насквозь. Это — муж по преимуществу разума и совета, занимающий первое место. По умственному складу, умственным симпатиям и по условиям среды, имевшим влияние на его развитие (Елисеев — из духовного звания и сибиряк), — он разночинец-народник. Своими "внутренними обозрениями" Г. З. Елисеев вносил существенное содержание в "Современник" и затем был главным руководителем и направителем "Отечественных записок" Некрасова. "Мужик", который занимал так много места в "Отечественных записках" и давал им цвет, обязан во всем Елисееву. Конечно, не Елисеев его выдумал, но он его сконцентрировал в журнале, которого был душою, и можно сказать, что Елисееву "мужик" обязан более всего тем, что к нему повернуло общественное мнение и что наконец явилась даже "мужицкая" внутренняя политика. Эта заслуга останется за Елисеевым.
Елисеев много работал и в "Современнике", и в "Отечественных записках". "Внутренние обозрения" и того и другого журнала, которые он, однако, .никогда не подписывал, принадлежали ему. Статьи же свои (больше статистические) он подписывал псевдонимом "Грицько". В истории русской журналистики Г. З. Елисеев, как крупная, выдающаяся сила, займет одно из видных мест, и если его имя было мало известно обыкновенной читающей публике, то оно было хорошо известно и пользовалось большим уважением в литературном мире и в круге читателей, к нему (литературному миру) более близком. Теперь Г. З. Елисеев уже оставил журнальную работу, расстроив на ней окончательно свои силы.
Щапов был тоже профессором истории и занял кафедру ее в момент начавшегося уже пробуждения мысли. Щапов принадлежал к тем редким натурам, которые произносят новое слово. Появление его на кафедре русской истории было яркой искрой, блеснувшей в царившем вокруг умственном мраке. Щапов вполне отвечал умственным и нравственным требованиям молодежи, хотевшей служить идее, чему-то благородному, прекрасному, возвышенному и свободному. Всем верилось, что наступило время водворения правды на земле и бесповоротного нового времени, когда не будет больше ни обиженных, ни угнетенных, ни бедных, ни несчастных. Людям, прошедшим бурсу, хотелось больше, чем кому-нибудь, верить этому и стремиться к его осуществлению (Щапов был семинарист). Юристы того времени мечтали явиться защитниками и адвокатами всех несчастных и угнетенных, и их пленял общественный характер их дела, его рыцарская сторона. И вот в момент такого настроения Щапов, в 1860 году, занимает кафедру истории в Казанском университете. Первая его лекция произвела в Казани целое землетрясение, и колебание распространилось по всей России. Лекция эта начиналась так: "Скажу наперед, не с мыслию о государственности, не с идеей о централизации, а с идеей народности и областности я вступаю на университетскую кафедру русской истории". Эта простая мысль была высказана с такой силой внутреннего убеждения и с таким воодушевлением (Щапов был фанатической натурой), что по аудитории пронесся гул, все вскочили со своих мест и тесно окружили молодого профессора. После панихиды по Антоне Петрове Щапов должен был оставить Казань, жил некоторое время в нужде в Петербурге, который тоже должен был оставить, и умер в полной нищете в Иркутске.
И этих двух крупных сил, казалось бы, достаточно для "Века", но в нем участвовали еще и другие, тоже способные и энергические силы. Но вопрос заключался не в силах, а в единстве сил, а его-то и не было. Сплотить же силы и соединить в согласное целое было невозможно: одни шли в крайнее направление, составляли крайнюю левую и, не удовлетворяясь "Современником", хотели идти дальше (во главе левой стоял Николай Серно-Соловьевич), другие держались более практического и возможного (Елисеев), и крайние обвиняли их в том, что они хотят идти в хвосте "Современника". Внешним поводом к разрыву послужила статья А. Н. Энгельгардта, написанная против И. Аксакова, который напечатал и "Дне" статью против допущения женщин в университет. Этой статьи Елисеев не хотел печатать, и его несогласие вызвало раскол, до сих пор не имевший случая выразиться. Собрание было бурное и горячее. Запальчивее всех говорил Серно-Соловьевич, настаивавший на том, что нам нужно иметь свой орган. Когда Елисеев спросил, для чего нам свой орган, Серно-Соловьевич ответил: "Для того, чтобы во всякую минуту, когда в нем будет нужда, он был готов". После этого вечера многие из артели оставили "Век" (сколько мне помнится, что было уже в декабре 1861 года или в январе 1862 года). Затем "Век" пошел к распадению; в мае я уехал из Петербурга и не знаю дальнейших подробностей о судьбе "Века". Кажется, Г. З. Елисееву пришлось поплатиться за разбежавшуюся артель.
Свободное копирование
