* * *
С тех пор я, не отрываясь, читаю и перечитываю "Избранное Лермонтова". Радуюсь тому, что нахожу там стихи, которые читал по памяти Валет и в строчках лермонтовских стихов для меня вновь звучит его голос. А Печорин, заворожив умным цинизмом и грустной иронией, преображает меня по своему образу и подобию. И внутренне, и внешне. Я, как и он, сижу, расслабленно сутулясь, а уж молчать часами, а то и днями, я и без Печорина научился. Привык жить в стране, где, если хочется что-то сказать, то сперва подумаешь, а потом... промолчишь! Но, главное, -- научился я смотреть на современников глазами Печорина, без гнева и злобы, а со спокойным пониманием своего превосходства над приматами, населяющими эту страну. И думаю, что если во времена "Героя нашего времени", были написаны такие горькие, язвительные строчки, как:
Печально я гляжу на наше поколенье,
Его грядущее иль пусто, иль темно...
...-- то что бы написал Лермонтов про советских людей - раздолбанных "винтиков" и подлых, мутных "капелек"? А, скорее всего, не написал бы ничего, -- не дали бы: шлёпнули, как героя не нашего времени.
-- Ааа... Тула-а! Ааа... Га-атовьтесь, ааа, та-аварищи, ааа, па-ассажиры! Ааа Тула-а!! - базлает проводник проходя по вагону и обрывая назойливым "аааканьем" цепочку моих размышлений... До чего же отвратна манера москвичей перед, после, а то и посереди слова натужно кряхтеть: а-а-а! - будто бы маются на унитазе при хроническом запоре. Москвич, прежде, чем сказать любую глупость, открывает рот, будто бы от большого ума, и мычит с открытым ртом, в который так и хочется плюнуть...
А за окном вагона, из промозглой темноты, подплывает к поезду по дуге яркая россыпь огоньков Тулы.
-- Ааа, ста-аянка, ааа, тридцать, ааа, минут! Не ааатставайте, а-а-а, аат поезда!, - квакает, не то "а-акает", будто натужно какает проводник, возвращаясь. Возможность отстать от поезда меня не беспокоит. "Всё моё ношу с собой!", -- сказал какой-то древний грек, почесав размножалку. А я чем хуже? Есть в кармане ксива, чтобы ночевать в комнате отдыха. Инструменты моего ремесла: щупальцы и щука, писка и мойка - всё по заначкам. А щипанцы - они и в бане при мне! Деньги мои не в госбанке, а в карманах фрайеров, откуда достаю я их по мере надобности. Госбанки не везде, а фрайера, как установила биология, водятся от полюса до полюса и являются основными представителями городской фауны, наравне с крысами и тараканами. Отстать бы от поезда для осмотра тульской фауны? -- размышляю я, выходя на перрон под моросящий дождик.