Байкал - 4

* * *

День проходит. Потом второй. А я не решаюсь отдать письмо, которое, царапая душу, шебаршит во внутреннем кармане. Вижу, как мучается Ира от неизвестности и о чем-то догадывается, но боится узнать это и с расспросами не пристаёт настырно. Да и как ей приставать, если на любой из вопросов я леплю горбатого к стенке. Ежу понятно, хорошие новости по два дня за пазухой не носят. За эти дни вжился я в дела домашние и знаю, что Ира с мамой живут на крохотную Ирину зарплату, которую получает Ира в конторе деревообделочной фабрики. А мама Иры не только работать не может, но не каждый день на ноги может встать: ревматизм у нее от того, что работала она на иркутской лесобирже по пояс в ледяной воде. Все домашние дела мама Иры делает сидя: готовит, шьет на машинке -- заказы берет - соседскую детвору обшивает.

Домик сырой и зимой холодный, потому, что прогнил снизу. Летом на Саянах снега тают и Иркут поднимается. Теперь леса в верховьях Иркута вырубили, летние паводки стали ранними и такими высокими, что вода до дома добирается. Но живут в этом доме две жизнерадостные женщины и считают, что хорошо живут: и дом собственный, и на столе есть, что поесть... да и одеться есть во что! -- недавно Ира модное платье с помощью мамы сшила... в первый день моего приезда показала мне его и, зардевшись, сказала:

-- Это - к свадьбе...

А Валет в этом милом домике не бывал ни разу. Встречались они у подруги Иры. Вот, какая она... "фифочка". Как я отдам это письмо?...

* * *

К вечеру второго дня я решаюсь. Предлагаю Ире погулять вместе. Ира сникает, понимая, что сейчас она узнает то, что так не хочет знать. Идём по берегу Иркута вверх по течению, к железнодорожному мосту. Садимся на бревно, лежащее у обрыва, под которым мчится, крутясь в водоворотах, быстрый, мутный Иркут. Не гоняя порожняк, отдаю я Ире письмо. Отворачиваюсь. Мне стыдно и горько. Потухшая Ира осторожно берёт письмо, подержав его, не открывая, содрогается от рыданий...

-- Зачем ты меня мучил?... С того дня, как ты пришел, я не спала...-- Худенькие плечики Иры дрожат. Не в силах читать, Ира возвращает письмо, говорит срывающимся голосом:

-- Читай сам!!...

Дрожа от волнения и холода, я медленно читаю страницы, исписанные размашистым почерком Валета.

* * *

"Дорогие мои, Иришка и Санёк!

Вам обоим пишу я это:

Иринушка, дорогая моя, любимая! Моя родная женушка! Обидно и досадно мне, что только сегодня я назвал тебя женой! Милая моя жена! Сейчас, когда я пишу это письмо, я надеюсь на то, что всё закончится хорошо и все мы еще долго будем счастливы вместе! Когда вернусь, то все, что я тут написал, я тут же повторю тебе, Ириша, и буду повторять и повторять всю жизнь: милая! любимая!! Родная!!! А письмо это я уничтожу, чтобы ты не прочитала те страшные слова, которые я сейчас напишу:

РАЗ ТЫ, ИРИША И ТЫ, САНЕК, ЧИТАЕТЕ ЭТО ПИСЬМО - ЗНАЧИТ, МЕНЯ НЕТ СРЕДИ ВАС, ЖИВЫХ. ПРОЩАЙТЕ, ДОРОГИЕ МОИ, САМЫЕ РОДНЫЕ, ПРОЩАЙТЕ! ПРОЩАЙТЕ НАВСЕГДА!!

Не сбылись мои надежды... Знаю я вас хорошо и уверен, что Санёк промурыжит это письмо пару дней. Сперва будет на что-то надеяться, потом будет оттягивать неприятное, всё ещё надеясь на что-то... А ты, милая Ириша, хотя и будешь догадываться, но не будешь вытряхивать "добровольные и чистосердечные признания" из Санька. Добрая надежда бывает от оптимизма, а оптимизм - от недостатка информации. Не всегда случается в этой жизни "хапнуть энд", как говорят в Одессе. Горько, что по моей вине у любимых моих людей получится печальный праздник 1-го мая. Значит, обстоятельства сильнее...

Я очень хочу жить, и сделаю все, чтобы остаться в живых! Все время путаюсь во временах, забывая, что раз вы читаете это письмо, значит меня уже нет, всё - в прошлом. Не надо искать меня. Фугас не наследит. Я исчез, будто бы меня и не было.

Я пришел в этот мир ниоткуда,

И уйду из него в никуда...

Написал я о себе эти строчки давным-давно, и оказались они пророческие. По старому знакомству Фугас обещал: смерть моя будет внезапная, легкая, а могила - озеро Байкал. Сдержит он обещание. Авторитетный кит мокрого гранта.

Жалко до слёз только вас, а себя - ни капельки! Сам виноват. И тебя, Санёк, тянул туда же. А если ничему не научил, то - к лучшему. Не верь, Рыжик, в порядочность того мира, из которого я ушел... в мир иной. Несправедливости и жестокости в нём столько же, сколько и в стране советской. А рассказывал я весёлые баечки о воровском мире, чтобы оправдаться в твоих чистых глазёнках, Санёк.

И ты извини меня, Ириша, за лажу, которую я придумал про КБ, где я что-то секретное изобретаю и премии получаю. Меня может оправдать одно: о том, о чем я тебе рассказывал, я... мечтал! Да-да! Всю жизнь мечтал работать механиком, возиться со сложными машинами. Учился заочно. Быть может, ты мне не очень-то верила. Помнишь, ты сказала в саду на Иерусалимке: "У нас, женщин, своя удивительная логика: мы знаем, что это не так, но верим, что это так, а вере доверяем больше, чем знанию!" Милая, очаровательная Иришка! Ты прекрасна именно потому, что живешь, думаешь и чувствуешь наперекор заскорузлой черствой логике! Я эти твои слова запомнил, потому что понял тогда, что ты знаешь про моё вранье. И, все равно, веришь всему, что я говорю! Ириша, солнышко мое, ты меня всегда понимала лучше, чем я себя! Зачем мне оправдываться, если ты оправдаешь меня лучше, чем я сам! Остальное Санек расскажет. Он всё понимает.

Многое хочу рассказать. Какое было бы счастье, если бы я мог всю жизнь не спеша разговаривать с вами, дорогие мои! Если бы мы жили вместе! Так оставайтесь, вместе вы вдвоем: моя жена и мой братишка. Всё, что есть у нас - это ваше, общее. Ничего не делите! Прошу: вместе живите! Вы нужны друг другу! Кроме вас у меня никого... и не будет! Так будьте, хотя бы, вы вдвоём счастливы!! Целую обоих.

Коля. 22 апреля 1939 года.

П.С. Жаль, не успели мы расписаться, Ириша. А из-за разных фамилий у тебя с Сашком будут затруднения в наше время всеобщей бдительности. Но я надеюсь, что преодолеешь и это. Бросайте все, уезжайте из Иркутска. Деньги положи на несколько аккредитивов. Их хватит не только на домик на берегу Черного моря. Уезжайте на Кубань. Там Россия симпатичнее. Между Новороссийском и Туапсе по берегу моря много уютных и спокойных местечек. Не спешите сразу покупать. Поживите, хоть полгода, подумайте, повыбирайте. Денег хватит на жизнь и приличный дом. Я узнавал.

Будьте долго счастливы, живите вместе! Очень любящий вас Коля."

* * *

Прочитал письмо. Ира сидит, уткнув лицо в колени. Плечи её дрожат. Слушала ли она? Съежившись, обхватив руками колени, замираю и я. Бесконечно тянутся длинные весенние сумерки, становится всё холоднее. Внизу, под обрывом, нервно пульсируя, журчит вода. Наверное, в стремительной струе раскачивается ветка, склоненная над рекой. А больше - ни звуков, ни мыслей. В голове, как в стратостате "ОСОВИАХИМ": пусто, тихо... и горько. Горькая пустота заполняет всю вселенную. Зачем идти куда-то? - если жить не хочется. Быстро темнеет. Становится холодно. Я замерз в кочерыжку, но это мне безразлично. Потом вспоминаю про ирину маму. Сидит она одна, не зажигая свет, ждет, ждет... И мы идём домой.