Судьба - 4

* * *

От травматолога выхожу я заклеенный, забинтованный, получив медицинскую справку на официальном бланке и не официальное, но авторитетное медицинское заключение: " всё до свадьбы заживет!". А Николай меня в гостиницу ведёт, где предстоит жить, как я понял, если не до свадьбы, то, хотя бы, пока не заживет.

У окошечка дежурного администратора гостиницы "Енисей", сияет золотыми буквами, на траурно-черном фоне, табличка, изготовленная на века, как надгробие: "мест нет." Форма и содержание таблички наповал сокрушают иллюзорные надежды входящего. Увидев такой шедевр монументального творчества, понимаешь, что от неуклюже велеречивой фразочки Данте: "Оставь надежду, всяк сюда входящий!" -- веет безалаберным дилетантизмом итальянского захолустья.

Не обращая внимание на зловещую табличку, Николай заботливо, как инвалида, усаживает меня в кресло, стоящее в секторе обзора из окошечка администратора. Возле кресла на стене висит такая же монументальная, черная, с золотыми буквами, рассчитанная не на одно поколение читателей, табличка с призывом, ставшим фирменным лозунгом каждого солидного учреждения: "уважайте труд уборщицы". Удобное кресло располагает к размышлениям: почему надо уважать труд уборщицы, а не уборщицу?

Пока я размышляю над этим, Николай направляется к администратору. Не к окошечку, перед которым нужно стоять согнувшись, как униженно клянчащий зануда, а к дверце в высоком барьере с надписью: "служебный вход". Тут я понимаю: зачем, по пути в гостиницу, Николай купил цветы и коробку шоколадных конфет с ромом! Судя по кокетливому женскому смеху за барьером, конфеты и цветы, а, особенно, -- Николай понравились.

И мой, жалкий видочек, заверенный справкой, значение оказывает: две пары женских глаз, администратора и кассира, преисполненные извечного женского сострадательного любопытства, внимательно разглядывают через полукруглое окошечко разноцветные от йода и зеленки наклейки, которых на мне - как на иностранном чемодане. А Николай вдохновенно импровизирует удивительную историю о таинственной катастрофе, случившейся в Красноярском крае, единственным свидетелем которой стал я - его братишка из таежной деревушки на реке со смешным названием - Тунгуска. Потому-то, меня, для изучения, срочно доставили в краевой центр!

-- Конечно, та инклюзивная информация, которой я интродуктивно поделился с вами, -- очаровательно эмансипированными женщинами, является конфеденциальной, -- заканчивает повествование Николай, покручивая на пальце ключ от номера. - Во избежание конгруэнтно индуктивного резонанса, пресса не освещает аналогичные катаклизмы. Представляете, какова может быть инсинуация, если о катастрофе станет известно ТАМ? - И подняв указательный палец, Николай выдерживает зловещую и многозначительную паузу.

Советский человек изначально приучен благоговеть перед заграничным. Потому-то Николай так и сыпет иностранными словечками. Но есть одно русское слово перед которым скукоживается вся иностранщина. Это слово - там... От этого слова советский человек зачарованно замирает, не пытаясь уточнять: а где - "там"? Или - в светлых коммунистических эмпиреях, где витают наши партийные вожди, которых недопустимо огорчать вестями низменными и грубыми: о голоде, болезнях, бедствиях... Или же "там" -- это в мрачной берлоге, где, по историческим законам материализма, загнивает кровавый империализм, от которого все наши беды скрывают по соображениям столь таинственным, что самое понятное объяснение этому: "Не твоего ума дело!" И не приведи Господи, если за словом "там" таится самое авторитетное учреждение -- "компетентные органы"! Тут - не до разговоров! И при слове "там" советский человек, цепенеет от ужаса, затаив дыхание и перестав думать, как кролик перед удавом.

Очаровав женскую администрацию, Николай нарочито осторожно, как драгоценную жемчужину из футляра, извлекает меня из кресла, препровождая к лифту. Кассир и администратор, очарованные комплиментами Николая, совращенные его щедрыми дарами, ошеломленные каскадом иностранных слов и, напоследок, добитые зловещим словечком "там", зачарованно смотрят в окошечко вслед.

-- Ну и ну, - хохочет Николай в лифте, - жертва космического катаклизма! Выставить бы тебя в краеведческом музее с табличкой: "Инопланетянин марсианской породы, масть - от инфракрасной до ультрафиолетовой"!... Побывал я в музее у моста через Енисей... ну, и скукота! Одни кости... миллион лет обглоданные. Суповые наборы! Удивили! А по краю пошмонать - было б чем поудивлять! И переполоху в науке от этого было бы -- очень! Ведь катастрофа на Тунгуске понатуре была! Туда из космоса так шандарахнуло, что в тайге сплошной тарарам на территории, как Франция... есть в Европе такое загаженное место, вроде проходного дворика... сибиряку там и сморкнуться негде - Люксембург соплёй залепишь. А тут край бескрайний -- Красноярский! Мелюзга, вроде ПарижА, вместе с Эйфелевой башней, если сюда затеряется, -- хрен её кто найдёт... Ведь, до сих пор ищут: что за хрень там шмякнулась?.. Шща, приехали!

В номере - шифоньер, две кровати, стол и не только уборная, а даже - ванна! Пока я в ванне отмокал, Николай куда-то учесал. После ванны, разморенный, полуживой и полусонный, голышом погружаюсь в постельную белоснежность. Беспокойный сон, наполненный болью, оглушает и я проваливаюсь в мир бесформенных, болезненно кошмарных сновидений.