Собственно говоря, "учение" Бондарева коротко и просто, но весьма понятная неумелость изложения сделала из него об'емистый труд, создала "250 вопросов", большинство которых составляет повторение одного и того же; поэтому совершенно излишне приводить его все, мы бы даже ограничились изложением только сути, если бы в некоторых "вопросах" не высказывались необыкновенно оригинальные, чрезвычайно дельные и нередко весьма остроумные мысли, характеризующие личность автора.
Учение носит название: "Трудолюбие или торжество земледельца" с эпиграфом, в котором, как мы увидим, заключается вся суть "учения":
"В поте лица твоего снеси хлеб твой, дондеже возвратишися в землю, от нее же взят" (Бытия III, 19).
"Учению" предпосылаются два предисловия: в первом автор прежде всего сообщает свою краткую биографию, из которой читатель узнает, что Бондарев был прежде крепостным помещика Земли Войска Донского, Чернозубова; что помещик этот отдал Тимофея Михайловича, "от жены и пятерых детей", в солдаты, и что жена и дети остались у помещика "под тяжким игом"; далее Бондарев сообщает, что живет он в Сибири уже 14 лет и за это время, благодаря исключительно земледельческому труду, труду упорному, он приобрел себе домик и обзавелся всем необходимым в сельской жизни. Считая труд земледельческий самым главным и выдающимся из трудов вообще, ставя себе в заслугу труды по добыванию хлеба, Бондарев замечает, что он "выше заслуженных генералов", которые должны пред ним стоять, так как он, Бондарев, "кормит" генералов, а не генералы его; на этом же основании он считает себя вправе писать и проповедывать. Вслед за этим Бондарев требует, чтобы евреи первые ответили ему на вопрос: почему, они, евреи, ленятся и тунеядствуют? Такое требование он мотивирует тем обстоятельством, что евреи -- "взысканный богом народ". Желая заставить евреев отвечать, Бондарев прибавляет, что он не только не враг их, но единоверец, так что пристрастия к ним у него быть не может, и, если не ответят,-- это будет только доказательством их отлынивания от труда. Бондарев, в случае молчания со стороны его единоверцев, просит правительство "насильно заставить евреев заняться земледелием" {То же самое он повторяет потом в 174 и 175 вопросах своего "учения".}. Дальше Бондарев обращается к читателям, прося снисходительно относиться к изложению учения на том основании, что он принадлежит "к низшему сословию", которое должно вечно трудиться, а потому изощряться в писательстве не имеет ни времени, ни возможности: "даже высший класс",-- прибавляет он в свое оправдание,-- "пишет иногда нескладно". За этою просьбою о снисходительности следует другая, чрезвычайно оригинальная: Бондарев просит, что, если учение его будет опубликовано, ни под каким видом не открывать настоящего автора, а издать от имени какого-нибудь важного и заслуженного лица, потому что люди вообще охотнее слушают кто говорит, а не что говорит, "как говорит Иисус, сын Сирахов", дополняет автор: "Богатый нелепая возглагола и все умолкла, бедный же провеща разум -- не дата ему места -- реша -- кто сый" (Сир. 13, 26). Потом автор спрашивает, почему не все люди исполняют "первородную заповедь", " основной", по его мнению, "закон", на котором держится все учение Бондарева, т. е. почему не все люда добывают сами для себя, своими руками хлеб, что должно быть для всех без исключения обязательно, и почему ни в гражданских, ни в других каких бы то ни было законах нет постановлений об обязательности этого, а, наоборот, земледельческий труд унижен? Заканчивает он первое предисловие такою оригинальною просьбою:
"В заключение всего прошу читателя прежде двое суток хлеба не есть, да тогда делать оценку этим вопросам
Второе предисловие очень коротенькое; начинается оно философским рассуждением такого рода:
"На два круга разделяю я мир весь: один из них возвышенный и почтенный, а другой униженный и отверженный; первый -- богато одетый и за сластьми наполненным столом, в почтенном месте величественно сидевший -- это богатые, а второй -- в рубище, изнуренный сухоядением и тяжкими работами, с унижением и плачевным видом перед ним у порога стоящий -- это бедные замледельцы. Истину слова моего подтверждает евангельская критика* (Лук. 16, 20).
Оканчивается второе предисловие следующим обращением к земледельцам:
"Теперь обращаю я слово мое к своим товарищам -- земледельцам, у порога стоящим: что мы стоим все века и вечности перед ними с молчанием, как четвероногие? Конечно, должно молчать перед человеком высшим нас достоинствами, но нужно же знать, почему, когда и сколько молчать, а не унижаться перед ними до подлого ласкательства и не притворяться истуканами; поэтому от имени всех последних и говорю я один ко всем первым, и вы дадите мне ответ на следующие вопросы".
"Вопросов" этих, как мы уже сказали, 250; они следуют тотчас за предисловиями.
Первый вопрос гласит о преступлении Адама, которое, по мнению Бондарева, состояло не в том, что первый человек с`ел яблоко, а в каком-либо более тяжелом беззаконии: яблоко -- это аллегория. Второй и третий вопросы, будучи продолжением первого, трактуют о том же предмете: во втором говорится, что за преступление Адама милосердный бог сказал только: "в поте лица твоего снеси хлеб твой" и т. д., а в третьем автор выражает предположение, что Адам, радуясь такому мягкому приговору, облил вероятно землю слезами.
Вопросы 4, 5, 6 и 7 посвящены раз'яснению гипотезы Бондарева, что Адам, по совету змея ("Будете, аки боги, видящие доброе и лукавое"), хотел сделаться "белоручкою", "помещиком" и начал скрываться от бога, за что бог и заставил его добывать хлеб собственными трудами.
В 8-м вопросе говорится, что Адам выполнил возложенный на него труд, т. е. всю жизнь добывал хлеб своими руками, и поэтому-то получил первобытное блаженство.
На основании всего вышесказанного, в 9 и 10-м вопросах автор делает вывод, что спасены будут только земледельцы, а высшие классы, говорится в 11 вопросе, должны погибнуть.
В пяти по порядку следующих вопросах доказывается необходимость и обязательность земледельческого труда для всех, в подтверждение чего автор в 17 вопросе спрашивает: "почему же, в противном случае, бог не назначил Адаму других наказаний, как-то: пост, молитву и т. п.? Значит отсюда,-- бог считает земледелие первым делом".
В 18 вопросе автор негодует на Адама за то, что, благодаря ему, только один крестьянский люд закабален на вечную страду: "Адам, говорится в этом вопросе, был крестьянин, "наш человек", безграмотный, почему бог по его, Адама, разуму и назначил такое наказание, как обработка земли, а теперь бог хотя и предписывает, через Св. Писание, "совесть" образованным людям, но эти последние "такие отрицания" представляют, на которые и сам бог ответить не может; "а Адам сам влопался, да и нас, низший класс, в ту же бездну увлек; не даром говорит пословица: "один глупый в море камень кинет, а его и десять умных не вынут". Из этого же вопроса можно заключить, что Бондарев под ветхозаветным "змием" подразумевает "образованного человека", с которым бог ничего не мог делать, а с Адамом, как с неучем-крестьянином, справился легко.
Начиная с 19-го вопроса, Бондарев приступает к защите двух "первородных законов" или "эпитимий" и доказывает необходимость их исполнения. "Эпитимии" эти: 1) В поте лица твоего снеси хлеб твой, дондеже возвратишися в землю, от нея же взят и 2) Умножая умножу печали твоя, в болезнях родишь чада твоя: первая для всех без исключения мужчин, вторая -- для всех без исключения женщин {Бондарев (162, 163, 164, 167) отрицает, что первая заповедь должна быть: "люби ближнего, как самого себя", потому что любят ближних, обыкновенно, из выгоды для самих себя; он ставит эту заповедь так: "чего себе не желаешь, того и другому не делай: если ты не желаешь, чтобы твоих трудов хлеб ели, то на что же ты их (т. е. крестьянский труд) поедаешь даром?"}. В вопросах 20, 21, 22, 23, 24, 25, 27, 30 автор возмущается следующею несправедливостью: почему вторая "эпитимия", второй "первородный закон" для женщин: "в болезнях родишь чада" -- исполняется всеми женщинами "без изворотов",-- "в болезнях родят детей все женщины", а первая "эпитимия" для мужчин: "в поте лица твоего снеси хлеб твой" и т. д. не исполняется мужчинами?
Это неисполнение мужчинами "первородного закона", первой "эпитимии", Бондарев -- в 28 вопросе -- сравнивает с уничтожением плода женщинами и выражает сильное негодование -- в 29 вопросе -- на мужчин, которые, не добывая собственными трудами хлеба, не обрабатывая земли "спокойно едят чужой хлеб", между тем как женщины, уничтожающие зародыш, мунатся и страдают.
Бондарев думает, что причина такого явления, такой несправедливости лежит в неопубликовании "всему миру" этих двух "первородных законов", поэтому в 31 вопросе спрашивает -- почему же "законы" эти не опубликованы? И отвечает в 32 вопросе: "потому, во-первых, что образованный высший класс не знает даже, откуда что берется, потому, во-вторых, что пред "заповедью" этою должны все преклониться, и потому, что всякий, кто пожелает опубликовать этот "закон", должен сам на себе показать первый пример {В 144, 145, 146, 147 вопросах "учения" выставляется еще одна причина: боязнь "высшего класса", что земледельцы начнут "волноваться", бунтовать. Бондарев, конечно, отрицает это и доказывает, что волнений не будет, а наоборот -- все начнут трудиться охотнее, чем теперь.}; а между тем,-- говорит автор в следующих пяти, по порядку, вопросах,-- от опубликования этого "закона" была бы польза чудовищная: не только повсеместные урожаи, но вообще довольство, уничтожение всех зол. Бондарев отрицает какие бы то ни было наказания и требует, для исправления всего рода человеческого, только всеобщего труда, который должен последовать "за опубликованием первородного закона", и, наоборот: неизвестность закона влечет за собою, кроме всех существующих зол, еще и то, что "низший класс", видя работающими далеко не всех, "сам ленится" (38 вопрос); о том же трактует и вопрос 39, добавлением о необходимости не только опубликования, но и "раз'яснения закона".
Свободное копирование
