Сумерки. Мрачный Ханов отводит душу в пессимистических пророчествах. Законница вяжет чулок, а Ханов развёртывает перед ней картину грядущих бедствий, уготованных русскими войсками Галиции.
- Теперь, - говорит он своим скрипучим голосом, - прошли те народы, что к вам поближе. Эти прогнали вас до Кракова. На той неделе татары тронулись - за две тыщи вёрст отсюда. А потом Сибирь пойдёт - за сорок тысяч вёрст. Сибирь больше всей России. Опуда как посыпятся поезда, так от вашей Галиции клочка не останется: все съедят.
Монахиня безропотно слушает и из вежливости вставляет:
- В Сибири зимно (холодно)?
- В Сибири? - оживляется Ханов. - В Сибири такие холода, что здешнему человеку ни одного часу не вытерпеть: околеет! Здесь что за холода? - презрительно машет он рукавом. - Там по сто человек в день замерзает. Бывает так, что по триста человек в одну кучу смерзают, и их, как лёд, колют!..
- Наше вам с кисточкой! - шумно влетает прапорщик Кромсаков.
- С пальцем девять, с огурцом восемнадцать! - в тон откликается Болконский. - С наблюдательного, Петруша?
- Так точно. Ни одного разрыва!
- Да ну? - удивляются офицеры.
- Вот задави меня бубон! Не рвётся наша шрапнель. Солдаты говорят - липовая. Вместо пороха кашей набивают.
- Бывает, - говорит лениво Болконский. - У нас все липовое: и цари, и святые, и штабы...
- Так точно, - смеётся Кромсаков. - И жены липовые. К подпоручику Пышкину жена в гости приехала, а спит с ней командир батареи. Солдаты говорят - в ускоренное производство попала: была подпоручиком, а теперь сразу подполковником...
- Сказать по совести, - протянул задумчиво Криштофович, - все мы какие-то липовые, бесчувственные... Живём, как в тумане... По приказу стреляем, по приказу вшей в окопах плодим... Для чего воюем - не знаем... Ни о чем не думаем...
- И без того ясно... Тявкай да чавкай - чего тут думать? - говорит равнодушно есаул.
- А другие думают... Солдаты - те крепко думают.
- Сказал! Дубовая голова, - хохочет есаул. - Сидит в окопе, курком пощёлкивает и бормочет, как идиот: «Що це за вийна? Сала немае... Хлиб з песком... Хвельдфебель бьэться... Спати не дають... А вин усе лизе, трясця його матери. Що замёрзнешь у циеи ями...»
- Эх, вы, ротозеи! В солдатской башке котлом кипит... Вот у нас в Херсонском полку забавная историйка вышла. Лишилась восьмая рота кухни. Кашевар в тумане дороги не разобрал - и прямо к австрийцам в лапы. Полковой командир - в дивизию. А там обозлились и отказались дать другую кухню. «Пускай, - говорят, - посылают к австрийцам за обедом».
- Ну и что же? - любопытствует есаул.
- Ночью всем полком в атаку пошли... До резервов пробились и австрийскую кухню в роту приволокли.
- Без командиров? - удивляется есаул.
- В том-то и загвоздка! С фельдфебелями да взводными. Как у них такое придумалось, когда всем полком сговаривались, - никто не видел...
- Ладно! - срывается Болконский. - Той не блукае, хто писни спивае...
Широко и грустно несётся бархатный голос, вплетаясь в мягко трепещущие сумерки:
Что ж, братцы, затянемте песню,
Забудем лихую беду...
Ум, видно, такая невзгода
Написана нам на роду...
К Болконскому присоединяется Кромсаков, потом казачий есаул, прапорщик Криштофович и даже его мрачный товарищ. Спели «Колодников», спели несколько украинских песен.
- А я вот новую песню знаю, - радостно вспомнил Криштофович. - Под Козювкой когда стояли, четвёртая рота принесла. Красиво поют её херсонцы... Ну-ка, за мною разом:
Я ранен, товарищ, шинель расстегни мне,
Подсумок скорее сними...
Дай вольно вздохнуть и в последний разочек
Ты крепче меня обними.
Не в силах я дальше, изранены ноги...
Горячая пуля, как жало, впилась!..
Кровавым туманом закрылись дороги,
И по небу кровью заря разлилась...
Да где ж ты, товарищ? Тебя уж не вижу...
Ты крест, что жена навязала, сними.
И, если не ляжешь со мною ты рядом,
Смотри, - повидайся с детьми.
Жену не увидишь - недавно зарыли!
Остались сиротки одни.
Скажи им, чтоб знали... чтоб знали всю правду
Про муку про нашу они.
Скажи им: отец на далёких Карпатах
Засеял не мало земли...
И севом богатым в карпатскую землю
Солдатские кости легли.
Костями да громом, да гневом безмерным
Засеял и кровью полил.
И в час свой предсмертный, о вас вспоминая,
Он с верой в посев свой почил...
И если отец не собрал урожая,
Скажи им - пусть знают и ждут,
Что мёртвые кости с далёкого края
Домой за ответом придут...
Свободное копирование
