Получена телефонограмма из штаба дивизии на моё имя: «Произвести медицинское обследование частей 70-й и других дивизий, расположенных в Кжишове».
Кжишов - небольшое селение на линии нашей артиллерийской позиции с постоянно меняющимся составом резервных частей. Еду вдвоём с Болконским в сопровождении фельдшера Тарасенкова и Ханова.
Сегодня весь день гремит канонада. Чем дальше от Шинвальда, тем сильнее грохот орудий. Стреляют беглым огнём. Выстрелы все чаще и чаще, удар за ударом. Гремя и бешено нарастая, канонада становится сплошным, неумолкающим гулом. Грохот орудий сливается с треском шрапнелей. Кажется, где-то высоко в облаках перекинут огромный мост из пустых деревянных бочек. Гремя железными латами, мчатся тысячи всадников по мосту и отрывисто хлопают стальными бичами. И на каждый удар копытом, на каждый взмах стального бича со всех сторон откликаются металлическим грохотом стальные трещотки.
Кучером у нас пожилой солдат с русой окладистой бородой, недавно переведённый из глубокого тыла. Он оторопело поводит головой через каждые две минуты беспомощно повторяет:
- Господи, Господи, да что это такое?..
И, сняв папаху, усиленно крестится.
По пути - следы шагнувшей войны: перебитые снарядами деревья, сожжённые избы, изувеченные окопами поля, ободранные австрийские ранцы, почерневшие от грязи конские трупы, цинковые коробки из-под патронов...
В Кжишове, несмотря на несмолкающий грохот орудий, все снова пахнет жильём и крепкими человеческими корнями. Мужики ковыряются в навозе. Во дворах суетливо и шумно гомозятся детишки. У каждой хаты - вызывающе выставленные круглые груди лукаво улыбающихся баб.
Остановились в здании школы. Хозяйка - строгая монахиня-законница с чёрной повязкой на голове и синими умными глазами. Тут же артиллерийский прапорщик Кромсаков, какой-то заезжий есаул и два прапорщика Херсонского полка. Один - угрюмый, как Ханов, с безнадёжным жестом повторяющий каждую минуту:
- Мне что? Я человек конченный...
Другой - по фамилии Криштофович - нервный, размашистый, с лицом удивительной красоты. Узкая каштановая бородка, волнистые волосы и сверкающие иронической усмешкой выпуклые глаза.
Все они лениво валяются на койках, курят, скучают и нетерпеливо поглядывают на часы в ожидании обеда.
Развёртываю свою походную амбулаторию. Робко входят местные жители с неизменными жалобами на глову и бжух (голову и живот). Вваливаются в полушубках солдаты с категорическими требованиями «доверия» (Доверов порошок) - от кашля, и рюмки очищенной - от ломоты. Витиеватый фельдшер Тарасенков, по обыкновению, суетится и путает:
- Так что дозвольте доложить, ваше высокородие! Как говорится, извините за выражение, ошибка вышла: заместо салицилки гопекан[Настой ипекакуаны (рвотного корня).] отпустил.
Скучное однообразие этой процедуры неожиданно нарушается появлением колоритной фигуры чубатого рослого казака.
- На причинном месте неладно.
- Раздевайся.
Плотная шанкерная язва с огромными железистыми пакетами в обоих пахах.
- У девки был? - спрашиваю я больше для порядка.
- Никак нет... Не с девкой, а с барышней гулял... В шляпке! - не без достоинства объявляет казак.
- Ну вот, от неё ты и заразился: сифилис у тебя.
- Да что ты, ваше благородие? Окрестись! Шутишь ты, что ли?..
- Нет, казак, не шучу. Лечиться надо.
Казак свирепо ворочает глазами:
- Ну, попадись мне, гнида... Как вошь расщавлю! - И, приведя в порядок свой туалет, бросает с негодованием по адресу «нерадивого начальства: - И для ча заразу такую на фронт пущать? Собрать бы их всех да расчекалить! Чего с такими сыропиться?..
- И тебя, значит, расстрелять?
- Меня? - с изумлением пялит глаза казак. - За что?
- Ведь и ты - сифилитик.
- Да что ты, ваше благородие? С умом? Разве ж можно казака до девки равнять?!
Свободное копирование
