Орхания - София - Прага - 18

IV.

Моя работа об учащихся на гражданской войне приблизилась к концу. Я с удовольствием смотрел на толстую кипу листов накопившихся за полтора года. Рукопись еще надо было привести в окончательный вид, но, имея черновую редакцию, это можно было сделать и потом. Между тем в моей судьбе назревала неожиданная и крупная перемена. Вскоре после возвращения из Софии я сделал для себя приписку на одной из последних страниц Рыцарей Белой Мечты" [1]:

"Сегодня генерал Ползиков прислал Шейну открытку, где говориться, что мне предстоит интересная командировка. По видимому нечто секретное, так как генерал должен говорить  о ней со мной лично. Думаю, не хотят ли меня куда-нибудь послать с митинговыми целями, вроде того как недавно ездил в Прагу Даватц. Завтра, вероятно, приедет генерал, и я все узнаю. Ясно только, что у меня не будет больше свободного времени. Жаль, если благодаря этой командировке придется отказаться от учительского места. Я надеялся половину жалования посылать домой [2], но что же делать. Раз я -  офицер Армии, не ехать нельзя, тем более, что командировка, вероятно, исходит непосредственно от Врангеля.

24 июля, кончая рукопись, я снова сделал приписку (предыдущая по всей вероятности сделана накануне): "Кончаю как раз вовремя. Завтра-послезавтра приедет генерал и, по всей видимости, мне придется скоро куда-то ехать. Может быть очень ненадолго и недалеко, а может и далеко и надолго. Во всяком случае, долго не придется писать".

Генерал Ползиков,  выписанный, как и все старшие начальники весной 1922 года из Болгарии, находился в это время в Белграде и с дня на день должен был вернуться в Орханию. Я ожидал его приезда с понятным нетерпением. Очень заинтересован был предстоящей мне командировкой и полковник Шеин.

Генерал приехал поздно вечером 26 июля и утром вызвал меня к себе на  квартиру. Загадка должна была решиться, и я порядком волновался, входя к генералу Ползикову. То, что я услышал от него, превзошло все мои ожидания. Взяв с меня слово никому и ничего не говорить, генерал, ласково улыбаясь, сообщил,  что мне предлагается ехать в Лозанну в качестве свидетеля по делу Конради, которое будет слушаться осенью. В организации защиты участвует целый ряд общественных групп. Участвует и армия. В Ставке под председательством генерала Врангеля состоялось по этому поводу совещание старших начальников. Было решено командировать в Лозанну генерала Крейтора и одного младшего офицера, который мог бы перед большой аудиторией рассказать по-французски о белом движении и, в частности, о боях в которых участвовал Конради. По предложению генерала Ползикова совещание остановило свой выбор на мне. Генерал Врангель при этом высказал пожелание, что бы по окончанию процесса я остался учиться во Швейцарии, Франции или Бельгии.

Мне предлагалось немедленно дать ответ согласен ли я на эту командировку с тем, чтобы во время можно было предпринять официальные шаги в Швейцарии и включить меня в число свидетелей защиты. Лично от себя генерал Ползиков советовал мне согласиться. Сказал, что считает меня вполне подходящим человеком для роли свидетеля от армии, которую на меня хотели возложить.

Я поблагодарил за честь, сказал, что готов ехать, но опасаюсь, как бы знание французского языка не оказалось недостаточным для такого ответственного выступления, тем более, что свидетелям обычно читать свои показания не разрешается. В особенности меня смущала перспектива отвечать перед многочисленной аудиторией на вопросы представителей гражданского иска, которые, конечно, в Лозанне будут. По существу надо было вести публичное словопрение с большевиками на языке, который я сильно забыл за годы войны и революции.

Генерал Ползиков ответил, что мне будет оказана всяческая помощь. Мое показание заранее переведут в Штабе Главнокомандующего, предоставят все нужные материалы, так что я буду иметь возможность основательно обдумать все темы, которых придется касаться. Кроме того, в моем распоряжении, вероятно, не меньше трех месяцев для того, чтобы поупражняться в языке.

Обдумав все. что мне было сказано, я дал свое согласие. Вернулся домой в сильно повышенном настроении, не буду скрывать, что мне было приятно. За два года перед этим, в очень тревожный момент в Галлиполи, когда настроение во многих частях порядком упало, совещание, созванное генералом Кутеповым поручило мне публично защищать идею продолжения  белой борьбы. Я выступил с докладом на тему "Почему нам нельзя расходиться?"[3]. Теперь я был одним из двух лиц, которым армия доверила защиту белого дела перед лицом всего мира. В Лозанне по существу должен был состояться не суд  над Морисом Конради, а именно процесс белых против красных (само собой разумеется, что, соглашаясь ехать туда, я брал на себя моральное обязательство сделать все возможное, чтобы не ударить лицом в грязь.

Решил, что помимо французского языка мне надо основательно восстановить в памяти историю белого движения на Юге России и еще раз продумать нашу идеологию. В Лозанну надо было ехать с ясными и отчетливыми мыслями. Тогда и излагать их будет не так-то трудно.