П.Е. Плотицын
Петр Емельянович Плотицын принадлежал к богатейшей купеческой семье Тамбовской губернии, имевшей какие-то связи со скопцами. Один из членов семьи выведен Лесковым в его пародии на Иоанна Кронштадтского "Полунощники" под фамилией Плотец Скопицын. Их было несколько братьев. Они скупили громадные территории степи, где вели весьма экстенсивное хозяйство скотоводческое и зерновое, в широком масштабе скупая зерно на экспорт. Дела шли одно время бешено в гору, и Плотицыны богатели с каждым годом. Но затем наступила какая-то новая конъюнктура мировых цен, к которой Плотицыны не были подготовлены и в которой они не смогли достаточно быстро ориентироваться, чтобы дать своим операциям правильное направление. Начались убытки, казавшиеся после бывших громадных барышей и самим Плотицыным, и всем, имевшим с ними дела, простой временной случайностью. Чтобы "обернуться", Плотицыны стали занимать деньги в частных руках и в банках. Однако кризис затягивался, не разрешался, дела запутывались. И для фирмы, и для поддерживавших ее кредиторов предприятие стало принимать азартный, спекулятивный характер. Владельцы и кредиторы в конце концов окончательно запутались, и фирма Плотицыных впала в несостоятельность. Тут-то и вскрылись обстоятельства, которых никто никак не предполагал. Запутанность дел повела к процессам и даже привлечению владельцев фирмы братьев Плотицыных к уголовному преследованию, кончившемуся сначала осуждением братьев, а затем и привлечением к ответу некоторых кредиторов. Выяснилось, например, что кредитовавшие Плотицыных перед их несостоятельностью ростовщики требовали от братьев векселя с чужой подписью, заведомо поддельной. Это делалось, чтобы держать братьев в руках: ведь выдача фальшивых векселей уголовно наказуется, и выдавший их, конечно, все усилия употребит к своевременной их оплате! Все это, однако, так плохо обернулось уже в девяностых годах прошлого столетия, после неурожая, о котором мне еще придется говорить. В описываемое же время восьмидесятых годов фирма братьев Плотицыных была в подъеме.
Неуклюжий, громоздкий увалень Петр Емельянович был человек первобытного склада ума. Самый дорогой в Москве портной одевал его по самой последней моде, но это не придавало ему светского облика. Иногда он заезжал к нам на Арбат между делом, держа в руке пачку кредитных билетов, завязанных в носовой платок, тогда еще, кроме присяжных поверенных да чиновников, идущих к докладу, никто портфелей не носил. Переходя во время своего визита от одной группы гостей к другой или пересаживаясь с места на место, Петр Емельянович не расставался со своим узелочком, вызывая не один косой взгляд или кривую улыбку со стороны более светских его соперников и, быть может, завистников. Бывало, Катя, найдя какой-либо предлог, вызовет Петра Емельяновича в другую комнату и отберет на хранение узелок с деньгами. Но Петр Емельянович был равнодушен к тому, какое он производил впечатление, и через некоторое время опять появлялся со своим узелком, давая саркастическому СИ. Жекулину на этот раз повод надсмехнуться и над ним, и над выручавшей его Катей: "Екатерина Васильевна, проявите свое мягкосердие!" -- воскликнет он, указывая на узелок и на молодых людей, над ним подтрунивающих.
Петр Емельянович был малообразованный человек и не имел никаких шансов добиться расположения Нины. Тем не менее, безнадежно влюбленный, он упорно оказывал Нине всяческие знаки своего преклонения. После свадьбы Нины он перенес свое внимание на нас, ее братьев, и на Катю и действительно стал нам всем нелицеприятным другом, насколько это было возможно при полной разности нашего воспитания и наших вкусов.
Когда Катя купила Сутково, он стал периодически наезжать к ней в имение, и всякий его приезд был, можно сказать, радикальной ревизией всего хозяйства. Он доходил до всех частностей, критиковал, производил всяческие проверки и исчисления, подавал советы и уезжал из имения не раньше, как убедившись, что все более или менее правильно идет. По получении депеши Петра Емельяновича о его предстоящем приезде, всегда внезапном, так как он ни с кем не переписывался и когда уезжал, то исчезал неизвестно куда и насколько времени, Катя сейчас же начинала готовиться к сдаче экзамена этому своеобразному другу-рачителю. И мне сдается, его советы от большого опыта и житейского здравого смысла являлись не лишним коррективам к советам И. А. Стебута и агрономов, управлявших имением.
Привыкши к хозяйничанию на громадных пространствах степи, по переложной системе, с большими и скорыми оборотами и малыми затратами на единицу площади, Петр Емельянович считал ошибкой покупку Суткова, требовавшего длительного над собой труда, больших и на долгие годы вложений. В этом у него было коренное расхождение во взглядах с Катей.
"Добрый тюлень" -- прозвал его кто-то из нас. И надо было видеть эту массивную фигуру, боком развалившуюся на кресле и беспомощно положившую на ручки кресла свои полные, будто ласты, ручища, чтобы оценить, насколько эта кличка метко схватывала характерный склад Петра Емельяновича. Однако, хотя мы были и заядлыми пересмешниками и, вероятно, не было у нас человека без прозвища, а то и без нескольких, эта особенно меткая кличка никогда нами в насмешку не употреблялась. Уж очень обезоруживал нас Петр Емельянович своей к нам добротой и преданностью.
Свободное копирование
