Наследники Василия Никитича - 23

 П. П. Сорокоумовский

Вспоминается мне еще другой представитель московского купечества, столь же напрасно искавший благосклонности Нины. Но этот был совсем иного рода, чем П. Е. Плотицын.

П. П. Сорокоумовский, молодой владелец первоклассной пушной фирмы, светски воспитанный, с изысканными манерами, эстет, любивший музыку и увлекавшийся Вагнером. Этот изящный молодой человек, с красивой черной бородой, носил всегда в кармане программы ближайших состоявшихся уже и еще предстоящих концертов. Он ездил в Бейрейт на вагнеровские циклы. Любил он говорить о музыке, и казалось, что свое вагнерианство он ставил себе в заслугу или по крайней мере считал его некоторым своим козырем при ухаживании за барышней-музыкантшей. Как бы то ни было, про какие-нибудь другие его поездки делового характера (в Сибирь, откуда поступали меха, которыми торговала его фирма, или в Лейпциг на ярмарку пушнины, регулировавшую всю международную торговлю мехами) мы что-то никогда от него не слыхали. Думается мне, что делами своими он не очень себя утруждал. В противность московской традиции, замечу я в скобках, ибо известно, что П. М. Третьяков, душой отдаваясь созданию своей галереи, не пренебрегал своим предприятием. Занимались искусством "без отрыва от производства" и брат Павла Мих. Третьякова Петр Мих. Третьяков, И. С. Остроухов, бр. Щукины и др.

Как бы то ни было, у нас в доме к П. П. Сорокоумовскому установилось отношение ироническое. Успеха у Нины он не имел. После замужества Нины мы совсем с ним не встречались.

* * *

Толпой проходят у меня в памяти лица, бывавшие в те годы у сестер. Но нужно ли их всех называть?

Мне смутно припоминаются Кутуковы, брат и сестра. Одну зиму они чуть ли не ежедневно бывали у нас. Вечером уйдут, а утром сестры уже шлют к ним пригласительную записку с дворником, как тогда водилось. Они жили в Староконюшенном переулке в маленьком собственном особнячке с мезонином, обитом потемневшим от времени тесом, на котором белели алебастровые классические барельефы. Несколько таких домиков, сооруженных, вероятно, в первые же годы после пожара 1812 года, и сейчас еще доживают свой век в разных закоулках Москвы.

Вспоминаются мне семейство Трескиных, сестры Алексеевы, жившие у Красных ворот, барышни Малкиэли из богатой еврейской семьи, чьи наряды и домашняя обстановка отличались как бы подчеркнутой восточной роскошью. А наряду с ними постоянно забегала по курсовым делам, вечно в хлопотах, разумеется, вполне демократических, Иванова, "вечная курсистка", как ее кто-то назвал.

Завязалась в то время у сестер моих, упрочилась на многие годы дружба с воспитанницами гр. Толстой -- М. А. Бахметьевой, кузиной кн. Оболенского Ал. (сотрудника впоследствии Витте) и музыкальной А. А. Левицкой, вышедшей впоследствии за Марченко. Чтобы их отпускали к нам, сестры время от времени должны были делать визит старухе графине. По воскресеньям у нее в доме служилась обедня, к которой и приезжали ее гости. После обедни пили чай или шоколад, который разносился лакеями между гостями на подносах.

Графиня жила на Кудринской Садовой, где-то в районе теперешнего Планетария. Это была большая деревенская усадьба. Одноэтажный длинный дом со ставнями в глубине усадьбы, большой сад, липовый парк с большим прудом, в котором водились караси. Все это поместье среди столицы впоследствии по завещанию богомольной старухи пошло на убежище для престарелых священников.

Ю. А. Козловский, офицер-артиллерист, долгие годы проявлял сестрам рыцарскую и совершенно бескорыстную преданность. Словоохотливый и остроумный, несомненно, очень добрый и привязчивый, за постоянной своей приподнятой веселостью и шутливостью, казалось, он скрывал и подавлял в себе какое-то тяжелое, надломившее его переживание. Это был единственный военный, бывавший у нас не на одних только балах.

Зачастил к нам одно время австро-венгерский консул (впоследствии министр иностранных дел) Буриан со своим атташе Спокером. Отличные наездники, они часто устраивали верховые прогулки по окрестностям с сестрами, с участием брата Федора, Н. А. Соколова и других гостей. Знакомство оборвалось за отъездом Буриана на родину, где ему предстояло сделать политическую карьеру. Когда со временем фамилия Буриана стала встречаться в газетах, муж Нины неизменно попрекал ее этими былыми кавалькадами, как бы ревнуя ее задним числом. Конечно, в шутку, которую он проделывал и в отношении Миклухо-Маклая.

Между тем великий путешественник и исследователь всего-то навсего раза два или три обедал у нас. На эти обеды приглашались лишь немногие друзья. После обеда все общество размещалось в кабинете пить кофе и слушать рассказы Миклухо-Маклая. Он сам, взяв в руки чашку и помешивая ложечкой, располагался на корточках на старом отцовском ковре из тигровой шкуры около Нининого кресла. В таком необычайном положении он вел свое повествование глухим, гортанным, едва слышным голосом, останавливаясь иногда, как бы не находя подходящих выражений...

Из знаменитостей, навещавших Москву, сестры чествовали парадным ужином Сарру Бернар, а затем Коклена.

Неоднократно запросто бывал и играл у нас А. Г Рубинштейн. Он дал даже несколько концертов в нашей зале. Александр Иннокентьевич Сабашников припоминает, как он с Федей сводили близорукого артиста с нашей мраморной лестницы за руки. Была ли в том действительная необходимость, или это порождалось тем восторженным преклонением, какое вызывал к себе великий мастер, я, конечно, судить не могу. Он был тогда на зените своей славы, и, как, впрочем, часто бывает, у него были психопатические поклонницы, несомненно отравлявшие ему его выступления.

Прибавлю тут, кстати, что уже после своего замужества Нина сдружилась с В. И. Сафоновым и с В. Панаевой-Карцевой. Неоднократно устраивали они концерты у нас в доме, на которых участвовала и сама Нина с Лидией Павловной Княжевич. В бытность свою директором консерватории Василий Ильич любил по окончании там дневных занятий заходить прямо к Рейнам {Рейны -- Евреиновы.}, где его сейчас же укладывали на диван в гостиной поспать, после чего подавалось пиво с сыром, и Василий Ильич оживал на весь вечер...